Режиссёр о фильме

«Конечно, «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен» я снимал как иносказательную историю. Образ пионерлагеря разрастался в образ нашей юной прекрасной страны. Но, несмотря ни на что, дети в фильме победили. Победили и полетели, как и мечтали. Детские мечты обязательно должны осуществляться. Помните, даже самый смешной мальчишка в бочке улетел. Если честно, я сам до последнего времени летал… во сне — со всеми трудностями, преодолением притяжения, переживаниями. Просыпался в поту. Правда, с годами «полеты» случались все реже.

Против чего была картина? Против системного идиотизма, перечеркивающего индивидуальность. Демагогической ахинеи, впитавшейся во все поры общества. Ведь всю страну вынуждали целыми заводами, институтами салютовать: «Будь готов! — Всегда готов!».

Сам я никогда в жизни не был в пионерлагере. Так что фильм — моя фантазия. Но в пионерах был, и галстук со специальной закрепкой носил. И когда меня в 14 лет приняли в комсомол (было это в послевоенном Сталинграде), не мог идти домой, меня колотило от волнения. Тогда тоже думал — взлечу. Вот какими мы были…

С детьми сама судьба меня свела. В конце второго курса во ВГИКе надо было сделать короткометражку: немой этюд — сочинить органичную ситуацию без слов. Так и возник восьмиминутный «Жиних». Идет контрольная по арифметике в четвертом классе. Учительница читает «Ромео и Джульетту». А мальчик и девочка за партой переживают свою историю любви. Музыку нам преподавал Микаэл Таривердиев. Увидев готовый материал, он сразу предложил озвучить сюжет темой из прокофьевского балета «Ромео и Джульетта». Всем было ясно: не пропустят. Но Таривердиев обещал пробить. И пробил…

Потом была преддипломная работа о ребятах, решивших в московском дворике в сарайчике для мотоцикла построить ракету. Все мы тогда переживали время истерического поклонения космосу. Так вот, рядом с мальчишками крутится четырехлетний малыш Коля. И когда большим конструкторам строительство космонавтики осточертело, он их держит. Он-то всерьез собирается лететь. И так истово в это верит, что садится в нагромождение из бочек и… взлетает.

Тогда я понял: в работе с детьми нельзя сюсюкать. Взрослые всегда ощущают себя педагогами, а детей видят недоумками. Но ребята, как и взрослые, бывают талантливые и не… Главное для режиссера — распознать, учуять органику. И вот так я напрактиковался, что уже через улицу видел: талантлив ребенок или нет. А на экране фальшь особенно царапает.

Потом случился полнометражный фильм «Добро пожаловать…», между прочим, моя дипломная работа. Меня, студента, пригласили на «Мосфильм», два объединения готовы были заниматься картиной. Первый конфликт возник из-за ректора ВГИКа Грошева. Он вцепился мертвой хваткой в сценарий Лунгина и Нусинова: «Не будет такую вредную картину снимать наш студент!». Без устали ходил, писал, звонил: в ЦК, Госкино и еще куда надо. Столько энергии, сил потратил… Но дело все же двигалось к съемкам. Кому играть главного героя? Тут возникла вторая проблема. В роли директора лагеря Дынина я видел только Евгения Евстигнеева. В те годы я дневал и ночевал в «Современнике», смотрел не только все спектакли — все репетиции. А в дарование Евстигнеева просто был влюблен. Тогда в кино он еще почти не снимался. Мне говорят: «Евстигнеева — ни в коем случае». Начали предлагать характерных актеров с глупыми рожами — ясно, так можно характер Дынина укоротить до размеров дурака. Что с дурака взять? Ведь не я один ходил в «Современник». Всем было очевидно: Евстигнеев привнесет в фильм социальную тему. В общем, приказывают: «Кто угодно, только не он». «Ну тогда кто угодно, только не я», — отвечаю. И ухожу. Похоже, моя наглость обескуражила… Согласились.

А мне хотелось не столько обвинять, сколько защитить детей, которых так нелепо оболванивали. Помните транспарант, мелькающий на протяжении всей картины — «Дети — хозяева лагеря!». Мы все жили под транспарантами «Мы — хозяева своей страны!» Но как не были ими, так и не стали...

Фильм все время висел под угрозой закрытия, поэтому снимали его в бешеном темпе. Сдавать картину я должен был 15 мая 64-го года. А мы завершили работу в предновогодние дни… на полгода раньше.

Когда вспоминаю о работе над картиной, перед глазами сразу встает лицо… Сейчас вы тоже его вспомните.

А дело было так. Я искал ребят для съемок. И как-то мы с Ларисой (Лариса Шепитько — кинорежиссер, жена Элема Климова. — Л.М.) побывали на очередном детском празднике во Дворце пионеров на Ленинских горах. Возвращались домой в полупустом троллейбусе. Вот сижу я на заднем сиденье, а передо мной едут… два уха. Буквально. Больше ничто не бросается в глаза. Начинаю всматриваться: а уши-то заподлицо забиты песком. На «Мосфильмовской» уши выходят. Я — за ними, кричу вдогонку: «Мальчик, мальчик!». А он не слышит. Уши-то забиты. Видать, только что с купанья. Стучу по плечу. Оборачивается. Черная майка растянута до пупа, лицо… Такого лица я не видел. От улыбки удержаться невозможно. Как такого упустить. Думаю: ну раз нет такого персонажа в фильме — надо его придумать. Вот в сценарии и возник сквозной герой, постоянно ко всем пристающий: «А чего это вы тут делаете?». В сценарии мы его назвали «Мальчик с профилем Гоголя». А сыграл его Слава Царев.

Мы снимали на юге, неподалеку от детского лагеря «Орленок». Однажды прихожу со съемок в гостиницу — уставший, весь в пыли. Тут — стук в дверь. Заглядывает Витя Косых: «Элем Германович, а Гоголь — курит…». — «Где?» — «В туалете». — «Давай его сюда, быстро». Приходит Гоголь. Перепуганный. С еще более вытянутым лицом. С плотно сжатыми губами. «Ну что, Слава, курил?». Мычит. «Как же ты можешь, Слава…» Мычит… Тут и Лариса, заинтригованная, откладывает книгу. В этот момент Гоголь начинает оправдываться, и комнату заполняют мыльные пузыри. Он со страху продолжает что-то говорить, а комната практически вся покрывается белыми пузырями. Оказывается, он, чтобы запах отбить, наелся зубной пасты. Шепитько хохочет до слез. Я едва сдерживаюсь — усталость как рукой сняло.

Как только картину сдали, на нее сразу навесили два клейма: антисоветская и антихрущевская. Тогда я впервые слово «антисоветская» и услышал. Что же касается Хрущева, сначала я думал, что нас обвиняют из-за темы кукурузы, проскальзывающей в картине. Оказывается, все еще хуже. Причиной обвинений стал эпизод с воображаемыми похоронами бабушки. Над процессией несут ее увеличенный портрет. Так вот, при фотоувеличении становятся видны редкие волосы бабушки. Тут строгие цензоры Госкино и поймали нас: «Это они Хрущева хоронят».

Так я вплотную столкнулся с системой цензуры и подавления. Идиотской и жестокой. Я ей приметился как-то сразу. Вот она меня потом уже в покое и не оставляла. Фильм не принимали никак. И вдруг в нашей квартире раздается звонок. Жуткий крик Марка Донского: «Тут рядом со мной — Юткевич. На коленях просим: приезжайте сейчас же в Болшево». Оказывается, у них только что закончился просмотр фильма. С Пырьевым случилась форменная истерика, он сполз на пол с хохотом и слезами. И мастера решили для нас с Ларисой устроить настоящий праздник. Но Грошев по-прежнему — ни в какую. Не дает мне защищать диплом такой похабной антисоветской картиной. До сих пор удивляюсь, сколько сил, времени он потратил на эту борьбу. И если бы не помощь и защита Сергея Герасимова, он бы меня выгнал. Между ними произошел разговор на самых высоких тонах.

Впрочем, несмотря на разрешительное удостоверение, фильм практически на экраны не вышел. Его показали в паре кинотеатров на первом сеансе в 8 утра и скоренько сняли…».

Источник: Липецкий клуб любителей авторского кино «НОСТАЛЬГИЯ»

Сюжет

Действие фильма происходит в пионерском лагере, которым управляет товарищ Дынин — добродушный, но в то же время очень требовательный и пунктуальный человек. Он исключает из лагеря пионера Костю Иночкина, потому что тот самовольно переплыл реку и оказался на запретной для посещений территории. Для Дынина это весомый повод — врачи лагеря беспокоятся о здоровии детей и считают ту территорию антисанитарной, а, по мнению Дыднина, поступок Иночкина толкнёт и других детей на то, что они будут нарушать правила и начнут лазить в запретные зоны. Костю отводит на железнодорожную станцию завхоз лагеря и оставляет там, думая, что он самостоятельно сядет на поезд. Но Костя, представив реакцию его бабушки, когда он приедет домой (в его воображение разыгрывается комичная, не смотря на похоронную тематику, сцена, где бабушка умирает со словами «Ты меня в гроб вгонишь!», а её похороны сопровождаются гигантской толпой, где все осуждают Костю за то, что он довёл бабушку до смерти), решает не возвращаться и ночью тайком возвращается в лагерь, где «переходит на нелегальное положение», спрятавшись под сценой-трибуной на центральной площади лагеря.

Случайно его друзья находят его и тайно помогают, таская из столовой еду, однако худшее Костю ждёт впереди — близится Родительский День, на которой приедет его бабушка и поэтому скрыть его исключение из лагеря от неё не получится. Друзья Кости предпринимают неудачную попытку отменть Родительский День, сымитировав эпидемию (для чего мальчики подвергают себя ожогам крапивы). Однако, в лагере ещё есть некто (показывают только тоненькие ноги), доносящий Дынину всё замеченное, из-за чего планы по отмене Родительского Дня сорваны. Поняв, что Родительский День отменить не удаётся, пионеры всё рассказывают вожатой Вале. Вместе с физруком и завхозом тайно от Дынина думают, что делать Косте. В результате в Родительский День приехавшая Костина бабушка долго ищет внука. Во время парада-карнавала масок в лагерь торжественно въезжает комбайн с маской-кукурузой — царицей полей. Все понимают, что первую премию получит именно маска кукурузы, под которой, скорее всего, прячется племянница «большого начальника» товарища Митрофанова, но когда маску просят открыться, все видят, что в ней спрятан Костя.

Интересные факты

Съёмки фильма проходили в Туапсе (пионерлагерь ЦК ВЛКСМ «Орлёнок»), а также в пионерском лагере, принадлежавшем тресту «Воркутауголь» и расположенном в микрорайоне Алексин-Бор города Алексин Тульской области. В 1970-е годы на его территории были построены новые корпуса, и от прежнего лагеря ничего не сохранилось.

Съёмки «Добро пожаловать…» были в самом разгаре, когда картину попытались закрыть. В съёмочную группу пришла телеграмма от дирекции «Мосфильма» с требованием свернуть все работы и возвращаться из экспедиции в Москву. И лишь мудрость директора съёмочной группы, который сказал: «А мы этой телеграммы не получали», позволила режиссёру Элему Климову закончить картину.

Съёмки фильма продолжались четыре с половиной месяца.

Во время съёмок фильма Евгений Евстигнеев, исполнитель роли товарища Дынина, научил детей играть в карты.

Роль Кости Иночкина прославила на всю страну тринадцатилетнего Витю Косых (потом он сыграет Даньку в «Неуловимых мстителях»). Ассистенты Климова нашли его в обычной школе, куда пришли за ребятами, которые умеют плавать.

Прежде, чем фильм вышел на экраны, его просматривал худсовет. Режиссёр вспоминал: «Весь фильм стояла гробовая тишина, даже на тех моментах, которые я считал очень смешными, раздавались жиденькие одиночные „хи-хи“. Естественно, он думал, что картина с треском провалилась. Лента закончилась и в такой же гробовой тишине „товарищи“ покинули кинозал. Лишь один человек подошёл и полушёпотом сказал: „Потрясающе смешно, старик!“. Но руки не подал и так же тихо вышел». Фильм немедленно «положили на полку», в частности худсовет охарактеризовал финал, как издевательство над «кукурузной программой», в то время активно продвигавшейся Хрущёвым.

Из воспоминаний Элема Климова: «…Буквально за несколько дней до (1 Мая) кто-то сумел уговорить Хрущёва посмотреть „Добро пожаловать…“ (а руководители смотрели фильмы только на своих дачах, с родственниками). И Хрущёв смеялся, он был довольно простодушный человек, а потом спросил: „А чего вы этот фильм держите? Смешно ведь, пускайте в прокат“. Всё: антихрущевский фильм разрешил сам Хрущёв!».

Фильм мог также не выйти в широкий прокат потому, что цензура посчитала, что бабушка на портрете (сцена «похорон» бабушки Иночкина) очень уж похожа на товарища Хрущёва.

Фильм Климова вышел на экраны страны 9 октября 1964 года, а «Постановление Пленума ЦК КПСС о снятии Н. С. Хрущева» было принято 14 октября 1964 года.