https://ficbook.net/readfic/7138066
Доигралась
Бенцони Жюльетта «Флорентийка»
Гет

PG-13

Завершён

28
Доигралась

Фьора Бельтрами
автор
Пэйринг и персонажи:
Филипп де Селонже, Фьора Бельтрами
Размер:
6 страниц, 3 части
Жанры:
Пародия
Стёб
Юмор
Предупреждения:
ООС
Кинки (18+):
Эротические ролевые игры
Отношения:
ER
Формат:
Драббл
Описание:
Коротко о том, как Фьора доигралась
Примечания:
**22.07.2018**
№42 в топе «Джен по жанру ER (Established Relationship)
№38 в топе «Джен по жанру Пародия
**24.07.2018**
№31 в топе «Гет по жанру Пародия»
**25.07.2018**
№28 в топе «Гет по жанру Пародия»
Публикация на других ресурсах:
Разрешено копирование текста с указанием автора/переводчика и ссылки на исходную публикацию

Воровка
20 июля 2018 г., 20:59
      Молодая женщина, сжимая в руках серебряную статуэтку в виде пантеры, готовая использовать при случае её как оружие, отступала всё дальше и дальше вглубь комнаты, пока не коснулась спиной стены.
Разметавшиеся чёрные волосы в пылу борьбы с противником, отрезавшим её путь к отступлению, точно плащом окутали её худенькую фигурку, облачённую в рубашку и бриджи. Серые глаза, похожие на затянувшие небо грозовые тучи, горели гневным отчаянием.
Даже несмотря на своё откровенно безвыходное положение, попавшая в ловушку молодая особа намеревалась дорого продать свою жизнь, если этот дворянин с золотисто-карими глазами и доходящими до уровня ушей чёрными волосами вознамерится сдать её властям.
Уж что-что, а сдаваться на милость судьбе никогда не было в правилах попавшейся на «горячем» молодой красавицы.
Чего бы это ей ни стоило, но она не имела желания даваться поймавшему её человеку живой.
— Ну поймал ты меня — и что теперь? Что уставился? — сорвались с нежных пухлых губ женщины полные вызова и язвительности слова. — Псина позорная! На твоих же кишках тебя повешу! На соломе в замке Лош кукарекать будешь!
— Знаешь, Фьора, я несколько иначе представлял себе игру «Гвардеец короля поймал юную воровку», — проронил в полном замешательстве Филипп, почесав висок.
Примечания:
Или немного ролевых игр Средневековья
Раб желаний
23 июля 2018 г., 23:11
      Наступившая по истечении тёплого дня раннего лета, ночь заключила Плесси-Ле-Тур в свои ласковые прохладные объятия. Исчерна-синее небо усеяли светящиеся крупинки звёзд, эта прекрасная июньская ночь смотрела в открытое окно спальни поместья Рабодьер своим единственным глазом — роняющей на спящую округу слабый белёсый свет луной. Дующий ветер доносил издали аромат глициний и жасмина.
Филипп зажёг свечи в канделябре на стене и тут же отдёрнул руку, вполголоса выругавшись и приложившись ртом к обожжённому по неосторожности пальцу на короткое время, после чуть выше подтянув белые бриджи, облегающие его крепкие ноги, и запустил пальцы в свои густые чёрные волосы, взъерошив их.
Иногда молодой мужчина нетерпеливо прожигал золотисто-карими глазами закрытую дверь спальни, ожидая того, когда она откроется.
Чтобы унять нетерпение, Филипп нарезал круги по комнате, иногда жадно прислушиваясь к звукам за дверью. Подойдя к не занавешенной голубым пологом кровати, откинул одеяло и взбил посильнее подушки.
Наконец, его ожидание перестало быть бесплодным, потому что послышался скрип открывшейся двери и порог комнаты переступила молодая женщина, одетая в домашнее платье простого покроя бледно-бежевого цвета, замечательно смотрящееся на её стройной фигуре с плавными изгибами. Распущенные чёрные густые волосы красивыми волнами струились вдоль спины до самой талии. Вошедшая женщина подошла к Филиппу, обвив руками его шею и прижавшись к нему, прошептав в самое ухо мужчине:
— У меня хорошие новости, все в доме улеглись спать.
— А Филипп и Мари, Фьора? Они спят? — уточнил Филипп, целуя жену в шею и поднимаясь выше к её уху, слегка покусывал мочку и гладя её плечи, приспуская с них рукава платья.
— Давно мирно спят зубами к стенке, так что ночных визитов детей к нам в комнату не ожидается, — ответила Фьора, кокетливо смеясь и прищурив от удовольствия искрящиеся весельем серые глаза, глядя на мужа из-под полуопущенных пушистых ресниц и дразняще гладя кончиками тонких длинных пальцев торс мужа, не скрытый рубашкой и подобный тем, какие доводилось видеть Фьоре у статуй античных богов.
— И какой же сюжет отыграем сегодня, любимая? — бережно приподняв за подбородок лицо супруги, Филипп гладил большим пальцем её щеку и любовался нежным чистым лицом Фьоры, расцветшей на губах завлекающей улыбкой и острым слегка вздёрнутым носиком, вызывающим в воображении сходство с лисой, за что она удостоилась ласкового прозвища от мужа «Лисичка».
— У меня родилась одна идея… — Фьора игриво хихикнула и прикрыла рот изящной тонкой ладонью. — Римская императрица и раб… Суровая, властная императрица и её раб, который зависит от воли этой беспощадной женщины…
— Надеюсь, выйдет не так как с сюжетом про воровку и гвардейца? — с ласковой иронией поддел Филипп жену, поцеловав её в кончик носа и заработав от неё в награду шуточный тычок в бок.
— В этот раз я буду стараться не отклоняться от первоначальной задумки, любовь моя, — привстав на носочки, Фьора поцеловала мужа в губы жадным и требовательным поцелуем, а Селонже со всем пылом отвечал ей на ласку, крепче сжав в объятиях стройный стан молодой женщины.
Нескоро они ещё отстранились друг от друга и разомкнули объятия.
— Тогда я сменю наряд для большей достоверности? Только не подглядывай! — Молодая женщина в шутливо-молитвенном жесте сложила руки.
— Можно подумать, я не видел, как ты красива без одежды, — тихо проговорил Филипп, но просьбу Фьоры выполнил — смежил веки и прикрыл ладонью глаза. 
Нежно проведя рукой по щеке мужа, Фьора прошлась до огромного сундука возле кровати и, открыв тяжёлую крышку с кованым орнаментом, извлекла из недр сундука белую простынь, в которую завернулась, намудрив нечто похожее на древнеримскую тунику.
Верно поняв, что теперь можно смотреть, Филипп открыл глаза, с горячим восхищением во взоре глядя на жену, нежность золотистого загара подчёркивала белизна простыни — волей фантазии Фьоры превратившейся в тунику.
— Ты прекрасна, — высказал молодой человек то, что хотел, подошёл к жене и опустился перед ней на одно колено. — Какие будут распоряжения, госпожа? — придал Филипп своему голосу смирения, начав скоро вживаться в роль.
— Сейчас же приведи в порядок всю мою одежду и обувь. Одежду перебрать, обувь почистить, — твёрдо отдала Фьора распоряжение, стараясь убедительно сыграть роль избалованной роскошью правительницы.
— Погоди, Фьора, мы же не так планировали, — опешил Филипп, поражённо воззрившись на жену.
— Выполнять распоряжения, я сказала! — прикрикнула Фьора на него, метнув заискрившийся гневом взгляд. — Или хочешь, чтобы я продала тебя в гладиаторы?
— Нет-нет… Слушаюсь, госпожа, простите, — подыграл ей Филипп, про себя восхитившись точным попаданием жены в образ императрицы-тиранши, приступив к данному ему заданию.
Самым добросовестным образом мужчина вычистил немалую коллекцию туфель, сапог и ботинок жены. Всю её летнюю и зимнюю одежду он почистил от пыли и даже разложил по цветам.
— Надеюсь, вы довольны, госпожа? — задал он её вопрос, поклонившись.
— Что ж, вполне хорошая работа, — с холодной надменностью резюмировала Фьора, поведя плечами. — В комнате что-то слишком грязно. Вымыть полы и окна!
— Что?! Какого чёрта, Фьора? — вырвалось недовольно-растерянное у Филиппа.
— Ты ещё смеешь оспаривать мои приказы, ленивый раб? — ледяным тоном процедила Фьора, стремительно подойдя к поклонившемуся ей Филиппу, и поднялась на цыпочках, обхватив голову мужа ладонями и пылко припав в поцелуе к его сухим тонким губам. — Сию же минуту берёшь тряпку в руки, наливаешь в ведро воду и моешь здесь всё до блеска! На галеры захотел?!
— Будет исполнено, госпожа, — не выходил из роли Филипп, отправившись покорно выполнять распоряжение почувствовавшей вкус игры супруги.
До блеска отмывая окна и полы последующие полчаса, Филипп думал, что эта его с Фьорой игра в древнеримское рабовладение немного затянулась. Граф де Селонже сам не понимал, как всё успело дойти до того, что ему довелось по приказу своей суровой властительницы выбивать ночью пыль из ковра и чистить дорожку перед домом. Всё это время, что Филипп подметал метлой дорожку перед домом в свете полной луны, роняющей бледный свет, Фьора полулежала на одной из ступенек и наблюдала за усердием мужа, улыбаясь с кокетливым ехидством.
Но апогеем стало то, что Фьора отдала приказ испечь имбирные печенья, как только Филипп закончил с предыдущим распоряжением.
— Фьора, у меня в голове не уложится, как может прийти в мысль готовить имбирные печенья посреди ночи, — делился с женой своими соображениями Филипп, замешивая тесто на готовку будущего кулинарного изыска для Фьоры, когда они были в кухне наедине. — Обычно все нормальные люди едят утром, в обед и вечером, а не ночью.
— Так, ты что-то сильно разговорился, негодяй, — с горделивой снисходительностью обронила Фьора, подпиливая ногти пилочкой.
— Фьора, меня не покидает мысль, что наша игра в императрицу и раба пошла немного не по тому сценарию, который мы оба запланировали, — твёрдо заявил Филипп, прекратив месить тесто и вытерев руки о полотенце. — Все эти попытки воссоздать рабство в Древнем Риме слишком затянулись. У тебя вообще есть эротические фантазии, где я не готовлю, не убираю и не подметаю дорожки?
— Да, есть — где ты сидишь с детьми. И вообще, бодрее замешивай тесто, печенье само себя не приготовит и рабам слова не давали, — беззаботно парировала Фьора, подойдя к мужу и плавным движением проведя рукой по его щеке.
— Ну всё, ведьма, ты преступила черту! — вскипел Филипп, рывком подхватив ничего не понявшую и растерявшуюся Фьору и усадив на стол, резким движением спустил до бёдер её импровизированный наряд, иногда поминая чёрта и вполголоса возмущаясь тому, что жена основательно замоталась в эту материю. Пилочка для ногтей из рук Фьоры упала на пол. Кадка с тестом безжалостно была сброшена следом за ней движением руки молодого мужчины.
— Ты что делаешь? Этого не было в сюжете! — деланно возмущалась Фьора, с губ которой срывался приглушённый и волнующий смех, пытаясь мягко оттолкнуть припавшего с поцелуями к её шее и к обнажённой груди мужа, и в то же время откинув назад голову и опустившись спиной на стол, отдавая себя во власть жарких ласк — порождающих в ней томление и сладостную негу. — Такого поворота оговорено не было!
— Считай это привнесением в игру событий о восстании рабов против тирании Рима, — нашёлся с ответом Филипп, с алчностью приникнув в страстном поцелуе к полуоткрытым губам Фьоры, одной рукой он гладил внутреннюю поверхность бёдер молодой женщины, другой же мягко массировал её шею.
— Как бы ты ни стремился приплести сюда Спартака, а правительница великого Рима скорее предпочтёт смерть, чем преклонит колени перед варваром! — бросила в лицо мужу графиня де Селонже с вызовом, получив за свою дерзость в ответ пылкий и требовательный поцелуй.
А за окнами дома с барвинками передавала свои бразды правления наступающему утру ночь, изредка до слуха распалённых желанием мужчины и женщины доносились голоса кукушек, за закрытыми дверьми кухни слышалась чья-то тяжёлая поступь.
Ассасинка
15 августа 2018 г., 23:16
      Молодая женщина, будучи привязанной по рукам и ногам к стулу, следила за мерящим комнату дешёвой харчевни мужчиной, прожигая его взглядом своих больших серых глаз яростно, ненавидяще.
Так не смотрят просто на людей, с которыми ты всего-навсего по разные стороны баррикад, скорее на тех, кого зачисляешь в стан своих смертельных врагов.
Кого хочешь самолично долго и мучительно пытать, прежде, чем отправить к прародителям своей рукой.
Длинные чёрные волосы женщины выбились из того, что когда-то было красивой причёской, падая ей на лицо, мешали следить за тем, кто её обезвредил, потому она сердито сдувала падающие на глаза пряди.
Мужчину, похоже, её исполненные пылкой ненависти взгляды не трогали ни капли. Подойдя к женщине, пытающейся безуспешно освободить свои руки и ноги от стягивающих их верёвок, он приподнял за подбородок её лицо и слегка сжал между большим и указательным пальцами.
— Ты в самом деле непроходимо глупа, если всерьёз думала, что сможешь убить магистра моего ордена, — проронил мужчина с издевательской ухмылкой.
— Не глупее кретина, который сейчас на меня уставился! — выпалила она с язвительной усмешкой.
— Однако этот кретин хоть сейчас может тебя убить и выбросить твой труп в реку, — с угрожающей лаской прошептал ей на ухо молодой человек, склонившись над ней ниже. Его сухие и горячие губы прильнули к тонкой нежной шее захваченной в плен женщины, мешая поцелуи с лёгкими дразнящими укусами, что рождало у пленницы слетающие с пухлых губ тихие стоны. — Ты можешь улучшить своё положение, если признаешься прямо здесь и сейчас, кто тебя подослал убить магистра моего ордена.
— Да пошёл ты к дьяволу, храмовническая шавка! — ядовито выплюнула ему в лицо пленница эти слова. — Мне почётнее сдохнуть под пытками, чем якшаться с такими, как ты!
— Очень жаль, — досадующе покачал головой её собеседник, — я считал, что в твоей голове здравого смысла окажется больше, чем братско-ассасинской гордыни.
— А мне глубоко безразлично, что ты там себе думал, тварь! Отпусти меня! Немедленно, если нет желания навлечь на себя месть братства ассасинов, к которому я принадлежу!
— Принадлежишь? — за иронично-колким вопросом молодого мужчины последовал хрипловатый беззлобный смех. — Моя дорогая, ты провалила возложенную на тебя миссию по убийству магистра ордена. Думаешь, нужна ты им теперь после того, как не оправдала ожиданий? Они же первые тебя и прикончат. А я в случае твоего признания возьму тебя к себе на службу. Не пропадать же талантам зазря…
— Мне лучше живот себе вспороть, чем служить тебе, магистровский выкормыш! Я скорее выберу смерть, нежели бесчестить себя службой таким как ты!
— Я бы не назвал твой выбор умным, — мужчина припал в жадном и страстном поцелуе к губам своей пленницы, одной рукой массируя и слегка сжимая её шею, другой же рукой нырнув в вырез её платья и плавными движениями поглаживая грудь.
Женщина сперва робко, несмело, но потом всё увереннее отвечала на его поцелуй.
— Могу ведь допросить по-плохому, — хрипловато проговорил он ей на ухо, игриво прикусив мочку уха, вызвав у женщины рваный сладострастный вздох.
Но их уединение прервали — некто ударом ноги открыл дверь, едва не сорвав с петель несчастную часть интерьера.
Мужчина и женщина обернулись на вошедшего растрёпанного рыжеволосого юношу, одетого как дворянин, глаза которого яростно метали молнии, а побелевшие ноздри раздувались. В руке он держал вынутую из ножен шпагу.
— Ты сей же час отпустишь эту даму, презренный выродок! Не то оставлю эту шпагу в твоей печени! — выкрикнул нежданный гость мужчине.
— Вот кто тебя просил лезть, придурок?! Тебя вообще стучаться учили, перед тем, как в чужие комнаты врываться?! — надрывно прокричала привязанная к стулу дама на опешившего от такой неожиданной её реакции спасителя. — Прочь с наших глаз!
— Моя жена и я хотели привнести остроты в наши отношения, но ты испортил нам весь момент, кретин! — поддержал даму мужчина, зло прожигая взглядом карих глаз незванного визитёра.
— Тогда я приношу вам обоим свои извинения, — проронил растерянно рыжеволосый юноша, смущённо поклонившись и отступая к двери спиной, пока не скрылся за порогом и не закрыл двери номера.
— Дали нам, называется, в этой чёртовой халупе сюжет отыграть, Фьора, — с обидчивой досадой проговорил молодой человек, склонившись перед стулом молодой женщины и принявшись развязывать её руки и ноги. Покончив с этим, он взял её за руку и прильнул губами к её запястью. Она же запустила пальцы свободной руки в его густые чёрные волосы, ласково взлохматив их.
— И не говори, Филипп, — согласилась она со своим мужем, сердито вздохнув. — А ведь говорила я тебе — давай лучше договоримся с Тристаном Отшельником и арендуем в замке Лош какую-нибудь тюремную камеру, — мягко попеняла Фьора супругу.
— Обещаю чаще прислушиваться к твоим советам, любимая, — примирительно заверил жену Филипп, поцеловав её в висок и приобняв за плечи.

https://ficbook.net/readfic/8414821
Лицемерие в среде оголтелых канонников и что с этим делать
Фикбук и всё, что с ним связано, Бенцони Жюльетта «Флорентийка» (кроссовер)
Статья

G

Завершён

Фьора Бельтрами
автор
Пэйринг и персонажи:
Неканонщики, Канонисты
Размер:
2 страницы, 1 часть
Жанры:
Повседневность
Психология
Свободная форма:
Философия
Формат:
Повествование от первого лица
Фандомная аналитика
Описание:
Здравствуйте, ваша Фьора в этой своей новой работе (скорее небольшом эссе) решила осветить такую любопытную тему, как лицемерие в среде оголтелых канонников и что с этим делать.
Посвящение:
Искомой аудитории
Примечания:
Перенесено с профиля Фьора де Селонже.
07.07.19 - №7 в топе «Статья по жанру Философия»
№17 в топе «Статья по жанру Психология»
№7 в топе «Статья по жанру Повседневность»
№11 в топе «Статья по жанру POV»
15.07.19 - №12 в топе «Статья по жанру Философия»
№35 в топе «Статья по жанру Психология»
№18 в топе «Статья по жанру Повседневность»
№15 в топе «Статья по жанру POV»
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика

Часть 1
6 июля 2019 г., 19:37
Все мы знаем, что канон — это оригинальное произведение и изложенные в нём события. То есть то, как описывал/снимал сам создатель.
Следовательно, те фикрайтеры, придерживающиеся в своих работах канонной авторской версии без всяких отступлений, являются канонниками. Признают только авторскую позицию, как единственную верную.
Они (скорее большинство из них) не приемлют иные версии, кроме выдвинутой автором.

На минутку отвлечёмся, господамы. Хотелось бы вам рассказать о том, какие бывают любители канона.

1. Канонники мирные.
Эта группа фикрайтеров творит себе спокойно в любимых фэндомах, не отступая от канона и ни-кого не трогает. Им пофиг, какой софэндомник и в какой работе, какого героя с кем шипперит. Хоть мистера Ватсона с кухонным комбайном или миссис Колтер с её совестью. Они не лезут на амбразуру, клеймя позором слэшеров/гетщиков/фэмслэшеров-неканонников. Если им не нравится пэйринг или жанр, они проходят мимо.
Ни на кого не кидаются. Дружелюбные ребята.

2. Канонники оголтелые.
Вот об этом хотелось бы разъяснить подробнее. Эта категория граждан Фикбука представляет собой полную противоположность первому типу. Если Канонники Мирные уважают права своих софэндомников на точку зрения, альтернативную авторской, то Канонники оголтелые демократических принципов не придерживаются.
«Они не гетятся по канону, аффтар, убейся!»
«ААА, фууу! Жавер/Фантина априори вместе быть не могут, это грех против канона, полицейский инспектор не мог бы даже увлечься проституткой, не то что быть с ней!»
«После всего, сделанного Мерседес, у неё с Эдмоном Дантесом не может быть ничего — они не гетятся! Эдмон и с Гайде не гетится — она лишь его подопечная!»
«ААА, руки тебе, сволочь, отрублю! Бэлла должна остаться с Эдвардом Калленом, а не Джейкобом!»
«Елене больше подходит Стефан Сальваторе, а не Деймон, у неё с Деймоном нет ничего общего!»
Ну, тут всё ясно.
Сторонники позиции: ШАГ ВЛЕВО, ШАГ ВПРАВО ОТ КАНОНА — РАССТРЕЛ!!! ТОЛЬКО КАНОН, ТОЛЬКО ХАРДКОР!!! ВСЕХ НЕ-КАНОННИКОВ НА КОСТЁР!!!
Ну, основную концепцию поняли.
Надеюсь, в дальнейших пояснениях явление канонутости на всю голову не нуждается.

Оголтелые канонники искренне убеждены, что существует только авторский взгляд, их мнение в соответствии с взглядами автора и «неправильное мнение того холопа слева, позорящего фэндом».
И невдомёк этим гражданам, что страна у нас свободная. Любители тоталитаризма могут валить, куда желают, если обуреваемы страстным желанием бросать в топку всех инакомыслящих, в числе которых я и мои друзья, пишущие неканонные гетные пэйринги по любимому нами фэндому. Ещё на костре сжигайте всех, кто пишет гет по неканонным парам.

Мдэ, попыталась копнуть поглубже, рассматривая Оголтелых Канонников, да только недостаточно глубоко копала.
Эти ребята являют собой весьма любопытный случай.
Особенно ревнители канона, высирающие тонну кирпичей в адрес неканонных гетных пэйрингов, почему-то не трогая неканонниковслэшеров/фэмслэшеров/омегаверсников.
Почему бы это? Но оставлю на их совести.

Думаю, вам будет проще, если я рассмотрю всё на примере тех ситуаций, которые вполне могли бы произойти.

Допустим, написала Аня Платова фанфик по роману «Флорентийка», пэйринг Дуглас Мортимер/Фьора.
К Ане прицепилась оголтелая канонница Маша Пупкина, верещащая:
— АААА!!! Фу, что это за бред?! У Фьоры ничего с Дугласом Мортимером быть не может, по канону они не гетятся! Фьора бы не смогла быть с кем-то другим, кроме Филиппа, поскольку любит только своего мужа и больше никого! Пэйринг Дуглас/Фьора говно и невозможен априори!

А Вера Редькина написала фанфик по этому же фэндому, но только по пэйрингу Никола Кампобассо/Филипп де Селонже.
У второго фанфика дохерища плюсов и хвалебных од, он воспевается собратьями Веры Редькиной по фэндому и жанру.
Но вот что крайне любопытно: на второй фанфик Машка Пупкина не обрушивается с гневными обличительными трёхтомниками отзывов.
Такая же у неё реакция и на фэмслэш по её любимому фэндому, только пэйринг Иеронима Пацци/Фьора. Без разницы.

Склонна предполагать, что совать свой нос туда, где описывается слэш, Маша Пупкина побоится, потому что поклонники жанра и пэйринга вытурят её пинком под зад из обсуждений. Куда проще обосрать (уж придётся употребить столь грубое слово) другой пэйринг только потому, что он неканонный и, по мнению Маши Пупкиной, героиня не может быть с тем мужчиной, потому что в каноне любит только мужа.

Но почему-то абстрактная Машка ни слова не говорит о том, что канонный супруг Фьоры — граф Филипп де Селонже не может быть геем, поскольку гетеросексуал до мозга костей и любит только свою жену. Молчит, потому что опасается тех слэшеров, которым пэйринг Кампобассо/Филипп де Селонже полюбился.

Уж очень Машенька Пупкина избирательна в своих взглядах на то, что вступает в жёсткие противоречия с каноном, а что нет.

________________
А вот как искоренить подобное лицемерие среди канонников, я даже представить не могу. Остаётся только надеяться, что с возрастом они сами от этого излечатся. Невозможно ведь вставить человеку другой мозг.

https://ficbook.net/readfic/7316229
Анонимные феминистки Бенцонистских фандомов
Бенцони Жюльетта «Флорентийка», Бенцони Жюльетта «Катрин», Бенцони Жюльетта "Марианна", Бенцони Жюльетта «Бал кинжалов» (кроссовер)
Джен

R

Завершён

Фьора Бельтрами
автор
Пэйринг и персонажи:
Кьяра Альбицци, Фьора Бельтрами, Катрин Легуа, Марианна , Лоренца Даванцатти
Размер:
31 страница, 2 части
Жанры:
AU
Ангст
Повседневность
Психология
Предупреждения:
Алкоголь
Курение
ООС
Исторические периоды и события:
Современность
Отношения:
Дружба
Женская дружба
Разновозрастная дружба
Разнополая дружба
Свободная форма:
Социальные темы и мотивы
Феминистские темы и мотивы
Философия
Формат:
Диалоги (стилизация)
Как ориджинал
Кроссовер
Описание:
Моя небольшая фантазия, если бы героини книг Жюльетты Бенцони жили в 21-ом веке и были феминистками. Попытка примерить жизни литературных героинь на современные реалии.
Посвящение:
Дане Канре, Donna Valery, A-Neo, Полина Лаврецкая. Мои дорогие софэндомницы, надеюсь вам понравится.
Примечания:
Фэндомы, не вошедшие в шапку, по романам Жюльетты Бенцони:
"Кречет" (Жюдит), "На тринадцати ветрах" (Агнес), "Государственные тайны" (Сильви)
Публикация на других ресурсах:
Разрешено копирование текста с указанием автора/переводчика и ссылки на исходную публикацию

Сходка
3 сентября 2018 г., 02:24
      — Доброго дня, мои дорогие дамы. Так, все в сборе? Вот и отлично. Рада вас видеть, девчули. Ну, раз нам удалось дружненько собраться здесь, первое заседание нашего «Клуба анонимных феминисток» можно называть открытым! — радушно объявила невысокая черноволосая молодая женщина, серые глаза которой живо и с дружелюбием оглядели собравшихся. На её стройной фигуре прекрасно сидело чёрное платье-футляр с рукавами-фонариками, на ногах красовались балетки в тон платью. — Наверно, как основательница нашего клуба, начну с себя. Многотомными рассказами вас утомлять не буду. Меня зовут Агнес Трэмен, в девичестве Нервиль, я работаю преподавательницей сценического вокала в городском доме культуры. В редкие часы свободного времени дома люблю залипнуть в книги или в сериалы. Иногда, как найдёт вдохновение, пишу свои стихи и песни. Мне тридцать два года, я замужем и у меня двое детей — дочь Элизабет и сын Алан. Хвала Аматэрасу, я и мой муж Гийом живём отдельно от родителей в своей квартире.
И да, я феминистка, что никак не равносильно тому, что будто бы я абьюзю и держу мужа под каблуком, я и каблуки-то не ношу — кроме как для выступления на сцене — из соображений моего комфорта. Нет, я не практикую моральные и физические издевательства над своим избранником, у нас в семье относительно благоприятная обстановка. С тех пор, как я наконец-то выбралась на работу из второго декрета, куда попала в последние месяцы предыдущего. Контрацепция подвела. Конечно, я могла сделать аборт и спокойно выходить на работу, как только кончится мой декрет с Элизабет. Так ведь Гийом очень просил сохранить беременность. Так родился Алан.
Что? Вы спрашиваете, как я могу быть феминисткой, если у меня муж и двое детей? И как одно мешает другому? Многие феминистки создают крепкие гетеро-семьи со здоровым психологическим климатом. В фем-движении много женщин-гетеро, лесбийской ориентации и асексуалок.
Вы задали мне вопрос, может ли замужняя мать двоих детей быть феминисткой? Так я феминистка по этой и причине! Нет, мой муж не обладает замашками домашнего тирана, не третирует меня и детей, у него нет зависимости от алкоголя или наркотиков с азартными играми. Но так получилось, что когда я забеременела Элизабет, а потом и Аланом, дважды в декрет из карьеры и общественной жизни выпихивали именно меня, что не могло не привести к потере мной трудового стажа на немалые годы. Ну как же, у Гийома ведь карьера в гражданском суде прокурором! Можно подумать, мне карьеру делать не надо, будто у меня нет стремления к самореализации. Между прочим, дети — это не только ответственность и заботы женщины, в зачатии всегда участвуют двое. А так как если работают и приносят деньги в семью тоже двое, то и обязанности должны делиться поровну. Гийом мог бы взять на себя вторые половины моих декретов с Элизабет и Аланом.
Мой отец вообще не стеснялся в лицо моей матери заявлять, что она в декрете со мной отдыхает и что она такого делает, что каждый день уставшая. Вот он-то, да, он уставший. Сидит себе в уютном офисе под кондиционером, ведёт бухгалтерию. Рядом с ним в кабинете не стоит детская кроватка, где мозговыносно ору полугодовалая я — то ли из-за прорезывающихся зубов, то ли проголодалась или хочу пить.
Мой отец уж точно уставал на работе больше моей матери, которая целый день увязает в стирке и беготне с ребёнком по поликлиникам, в горах посуды и пелёнок с памперсами, которая не успевает спокойно поесть и принять душ — чтобы не подорваться с места по первому чиху и крику ребёнка.
Можно подумать, моя мама сутки напролёт не уставала в четырёх стенах, крутясь как белка в колесе по хозяйству и заботясь обо мне.
Сама я мало что помню из раннего детства. Мне мама рассказывала, когда я уже достигла совершеннолетия. Оказывается, когда мама была в декрете и не могла работать, ей приходилось выпрашивать у отца денег себе на прокладки и на детское питание с памперсами для меня. Он выдавал ей строго определённую сумму, считая, что этого на расходы семьи хватит. Только папаша давно сам не ходил в магазин и не видел, что цены на продукты с товарами гигиены и на детское питание имеют свойство расти. Заботу обо мне и всю бытовуху моя мама тянула на себе одна, папенька после работы заваливался на диван с пивом и чипсами, уткнувшись в телек.
Без домашнего насилия у нас не обходилось. Так случается, когда абсолютная власть развращает и портит, отца моего вот испортила ещё больше. Он часто попрекал мою маму, что она не работает и семью обеспечивает он, потому говорил ей молчать в тряпочку. Так моя мама разве виновата, что женщине с детьми труднее найти работу из-за грёбаной дискриминации при трудоустройстве? «О, вы только после института получили диплом? Вы нам не подходите, нужны с опытом работы, да ещё молоденькая и в декрет уйдёте». «Ой, у вас ребёнок? Это же вы из больничных вылезать не будете, а то вообще со вторым в декрет уйдёте, а нам искать и учить другого человека». «Мы лучше мужчину возьмём на эту должность, какой бы вы ни были высококлассной специалисткой — он точно не забеременеет».
Я часто слышу от знакомых: «Неудивительно, что ты феминистка. Знатно, видать, мужчины обидели. Потому что женщинам, у которых в отношениях с мужчинами всё благополучно, делать в вашем движении нечего». Я уже замучилась считать, сколько раз мне говорили эти слова. Пальцев на руках и ногах не хватит. Чёрт подери, мужчины обидели, ага. Что за ублюдочный менталитет, при котором быть жертвой «позорнее», чем конченым садистом? Почему пришедшие в феминизм женщины с ментальными травмами должны этого стыдиться? Не они рушили кому-то психику, так почему им должно быть стыдно за то, что в прошлом у них был травматичный опыт?
Я до сих пор вспоминаю с содроганием, как папаша нажирался до свинячьего визга, буянил, матерился и крушил всё в доме, бил меня и маму. А мамина свекровь ещё поощряла папаню выпивать! Поначалу отхватывала мама, а потом и я, когда кидалась маме на подмогу. Помню, как мама закрывала меня своим телом от папашиных кулаков, хватала меня подмышку и убегала из дома к соседям — кто впустит, тарабанила кулаком в двери, чтобы нас не бросали одних без защиты на лестничной клетке.
Потом уже вместе с соседями вызывали полицию, отца загребали в участок, но спустя полмесяца отпускали. Он возвращался из участка и забредал в бар с выпивкой, приползал домой, и всё повторялось снова. Нет, мама не висела на руках у полицейских, не умоляла отпустить муженька и уж точно не кидалась бить стражей порядка. Не обходилось для мамы без синяков со ссадинами и гематомами.
Даже от врачей моя мама слышала: «Мадам Нервиль, ну явно же муж неспроста на Вас кинулся. К пьяным лучше не лезть. Для ссоры всегда нужны двое, мадам Нервиль. Нечего было мужу на мозги капать».
Весь этот ад закончился, когда мама в отсутствие дома отца, собрала все наши документы и вещи в простыню, которую завязала узлом, попросила подругу приехать к ней на машине и уехала жить к своим родителям в Бретань, после нашла себе работу посудомойкой в кафе на первое время и развелась с моим отцом. Добилась в суде запрета для моего папаши приближаться к нам и нашему дому ближе, чем на десять метров.

— Знаешь, Агнес, твои слова сейчас для меня были, как серная кислота в свежую рану. Конечно, мне и моей матери Жакетте и старшей сестре Лоиз не доводилось переживать всё то, что видела ты, будучи ребёнком. Мой с Лоиз отец Гоше Легуа — тихий, миролюбивый и мягкий человек, мама и папа всегда жили дружно и в согласии…
Но вот слышать истории вроде твоей без моральной боли и содрогания не могу, потому что невольно примеряю это на себя.
Меня зовут Катрин Монсальви. Я тоже могу с уверенностью назвать себя феминисткой, работаю психологиней в кризисном центре для жертв насилия, мне тридцать семь лет, — представилась женщина, одетая в серые лосины и белую шифоновую тунику, фиалковые глаза глядели чуть устало, но приветливо, золотые густые волосы струились ниже талии. — Я художница-самоучка. Это мой второй заработок. Я тоже замужем, моего супруга зовут Арно, у нас двое детей — сын Мишель и дочь Изабелла. Я бы не назвала свой брак худшим из зол. Муж не обижает ни меня, ни детей, он очень даже неплохой отец — он вовлечён в заботу о детях и их всестороннее развитие, пытается больше участвовать в их жизни. Хорошо зарабатывает и старается обеспечить меня с детьми по возможности самым лучшим.
Меня не устраивает лишь то, что Арно обладает уровнем эмпатии как у табуретки, а равное распределение обязанностей по дому для него что-то из области греческой мифологии. Работаем мы оба, доход в семью приносим тоже оба.
Было бы честно и справедливо, если бы половину домашних дел Арно брал на себя. А то получается, что Арно отработал определённые часы у себя в спортклубе тренером, приходит домой и отдыхает на диванчике. Я же прихожу домой, и мне приходится стоять у плиты, чтобы накормить ужином всю семью, потом мытьё посуды, стирка и глажка, помощь детям с уроками. Здравствуй, грёбаная вторая смена — когда ты пашешь по дому после работы! По выходным ещё и уборка, хождение в магазин — закупиться продуктами и товарами для дома. Получается, что я всю неделю толком не отдыхаю.
Вот вроде бы у меня вполне терпимые и толерантные родственники с друзьями, но даже от них я слышу, что у Арно работа нелёгкая — физический труд. Я и не спорю. Мне не приходится упахиваться в спортклубе до седьмого пота. Но разве работа психологини с людьми в тяжёлых ситуациях менее важна, только лишь потому, что не связана с физическим трудом? Я тоже устаю на работе, причём сильно, только эта усталость моральная.
Я каждый день пропускаю через себя десятки историй женщин и детей, живущих в обстановке домашнего насилия, или истории пожилых женщин и мужчин — над которыми издеваются их взрослые дети; работаю с жертвами преступлений на сексуальной почве — вроде переживших изнасилование женщин и детей, жертв преследований ревнивых поклонников — которые ежедневно получают угрозы, что им выльют кислоту в лицо или убьют, подкараулив у дома.
И с каждым нужно неукоснительно проводить психотерапию, чтобы хоть немного минимизировать последствия пережитого для психики. После всех этих историй я потом ухожу на пару минут в подсобку и закидываюсь успокоительными с антидепрессантами, чтобы не скатиться в нервный срыв и эмоциональное выгорание, потому что тяжело выносить все эти потоки чужой боли.
Я феминистка по той простой причине, что чуть ли не каждый день сталкиваюсь с десятками историй женщин и детей, живущих в атмосфере физического и психологического насилия, подвергающихся даже риску быть убитыми своими домашними деспотами.
Я феминистка, потому что было бы глупо не встать на свою же сторону, глупо забивать гол в свои же ворота. Я хочу хоть как-то доступными мне силами приблизить наступление того общества, где люди будут жить в безопасности, особенно женщины и дети. Я хочу, чтобы моя дочь жила в обществе, где она не будет бояться возвращаться от подруги домой с наступлением темноты, где ни у кого никогда не возникнет даже мысли посягать на её половую неприкосновенность и её личные границы без её на то согласия, где для моей дочери не наступит необходимость обращаться за помощью в кризисный центр.
Я феминистка, потому что хочу со спокойной душой в будущем отпускать Изабеллу на вечеринки к подругам, даже если там будут и юноши тоже. Чтобы мне не приходилось изводиться страхом, если дочка долго не отвечает на телефонный звонок. Я хочу, чтобы не лезли в голову разные ужасные картины того, как моя дочь однажды окажется в ситуации, которая случилась с моей сестрой, а то и ещё хуже.
Это имело место много лет назад, Лоиз тогда едва исполнилось шестнадцать, мама отпустила её на вечеринку к подруге по школе. Так что думаете? Когда она отошла в ванную макияж поправить, за ней увязался какой-то парень. Зашёл за ней и закрыл дверь на задвижку, прижал к стене и давай к ней под платье и в лифчик лезть, Лоиз сопротивлялась, ясно говорила «нет», но реакции никакой. Тогда она ему соврала, что пусть даст ей хотя бы презерватив из сумки достать. Тогда этот козлина её отпустил. Только Лоиз достала из сумочки шокер и хорошенько его шарахнула.
Так потом родители этого ублюдка подали в суд на наших родителей, что моя сестра чуть не убила электрошокером их драгоценного сыночка, у которого сердечная недостаточность. А вот то, что их образцово-показательный сыночек пытался изнасиловать мою сестру, их не смущало. Да ещё на Лоиз со стороны истцов сыпались обвинения, что «сама дура виновата» и «нечего по вечеринкам шляться, дома сиди».
А вот тому засранцу никто не объяснил, что нельзя нарушать чужие личные границы и что всё, сделанное им после слова нет, или если девушка не может адекватно отказать или согласиться — уже насилие против половой неприкосновенности. Так что интересное, родственнички того выродка требовали закатать Лоиз в тюрьму или на исправительные работы отправить.
Суд ограничился штрафом и присуждением выплаты морального ущерба в пользу истцов. Ну, нормально это вообще? На мою сестру этот выродок совершил нападение с явным преступным намерением, а к штрафу и выплате морального ущерба приговорили именно Лоиз, хотя она и есть пострадавшая и просто защищала себя от преступных посягательств!

— Вот вообще до жути жизненно, Катрин! — воскликнула худенькая девушка невысокого роста в белой футболке и джинсовых шортах, с тонкими и нежными чертами на юном личике сердечком. Большие серые глаза её гневно сверкнули. Несколько раздражённо она поправила лезущую в глаза прядь вьющихся чёрных волос. — Кстати, позвольте представиться, я Фьора Бельтрами, мне семнадцать лет, и я тоже феминистка. Учусь в колледже на журналистку. Пробую свои силы в художественной литературе и играю на гитаре в женской рок-кавер-группе. Живу с отцом Франческо. Я не знаю, есть ли у меня мать, кто она. Я вообще приёмная, о чём знаю с восьмилетнего возраста, но никогда на эту тему не парилась, отец меня любит и всегда обо мне заботится — так не всё ли равно?.. Но рассказать я бы хотела не об этом.
Год назад я едва не угодила в колонию для малолетних за убийство, к которому привела самооборона. В тот день я позднее обычного возвращалась домой после репетиции в колледже накануне концерта. Была зима, поэтому стемнело довольно рано, к тому же холодина несусветная. Где-то до середины пути домой дошла, и тут возле меня останавливается машина. Я сперва нехило так струхнула, пока водитель стекло не опустил.
Оказывается, это моему кузену Пьетро в честь окончания колледжа его мама Иеронима машину подарила, вот он и обновляет свой подарок. Предложил подвезти до дома. Я и согласилась, потому что устала на репетиции как собака, живот издаёт от голода звуки погибающего кита и жутко замёрзла. У меня не было сомнений, стоит ли садиться в машину кузена или нет, потому что отец меня предостерегал только не садиться в машины к незнакомцам, а Пьетро ведь сын его двоюродной сестры.
Ну, вот я и села к нему в машину. Только повёз он меня совсем не в сторону моего дома, а в какую-то глушь, и двери заблокировал. Когда остановился, заявил мне — либо я его удовлетворю, либо он меня убьёт и здесь же закопает. А мне тогда под руку попался небольшой нож в его бардачке, я за нож схватилась и всадила ему в бедро, когда защищалась. И так получилось, что задела важную артерию, которую фигушки чем пережмёшь.
Братец погиб от обильной кровопотери. Меня же таскали по следствиям и судам. Как бы там моя тётка ни ярилась, мне дали условный срок и поставили на учёт в отделе по делам несовершеннолетних. На суде в мою защиту сыграл тот факт, что кузен мой погиб со спущенными штанами. Так Иеронима на этом не успокоилась — благодаря своей подружайке из новостного интернет-издания, она распространяла про меня клевещущие статейки, будто бы я занималась проституцией с четырнадцати лет на трассе и спала с дальнобойщиками. Проясню момент, в ходе следствия на медицинском освидетельствовании, ясно было итальянским по белому написано в заключении, что я девственница. Так ещё Иеронима создала мою анкету на сайте «Проститутки Венеции». Народ, я отродясь в Венеции не была! Отцу не легче было — ему и машину разбивали, прокалывали шины, разбивали окна нашего дома.
Отца однажды подкараулили и избили, когда он с работы возвращался, нам пришлось переехать в Дижон из Флоренции. Потому что в моём родном городе мне с отцом стало небезопасно оставаться из-за фан-клуба «Святого Пьетро, ни разу не насильника, убитого порочной малолеткой». Мне вменяли в вину его безмозглые фанаты, что я «жизнь загубила бедному мальчику». Этот выродок будто не хотел загубить жизнь мне, а последствия сексуального насилия по психике очень больно бьют, было бы лучше — если бы я не противилась и потом прорву денег на психотерапевтов спускала?!
И пофиг, что «мальчик» был совершеннолетний здоровый лоб двадцати годочков, который полез на несовершеннолетнюю меня в мои шестнадцать лет. Вот после всего со мной случившегося я теперь делю на сто все эти сказочки про «несчастных угнетаемых мальчиков, которые безвинно сидят в тюрьмах по статье за изнасилование, из-за шлюховатых соплячек».
Феминизм никак не сделал меня мужененавистницей, а вот все подонки, подобные моему братцу Пьетро, очень стараются.
Чтобы стать мизандристками, женщинам не зачем ударяться в феминизм — мизандрии вполне может поспособствовать статистика мужских преступлений на бытовой и сексуальной почве против женщин и детей, к примеру. По части превращения женщин в мизандристок многие мужчины сами прекрасно справляются и без пособничества феминизма.
Мне изрядно осточертела мизогиния, которая впитывалась в культуру на протяжении тысячелетий. Мне осточертели выкрики диванных борцунов и борцуний с «феминофашистками», что «мизогинии не существует, вы всё врёте!». Мизогиния повсюду, просто преподносится как норма.
А все воспротивившиеся женщины — «недотраханные, жирные и стрёмные кошатницы».
Кстати, о кошечках… Я и мой папа часто подбираем на улице бездомных кошечек и лечим их, выкармливаем, всячески выхаживаем, стерилизуем и подыскиваем им ответственных и любящих хозяев. Собачек подбираем тоже.
Мизогиния — дерьмо, для которого даже я слишком стара. Это когда мужчинам можно всё, быть любым, им доступны любые профессии, а женщинам навязывают единый стандарт внешности, характера и поведения. Это неравенство зарплат. Когда женщине за хорошо сделанную работу на той же должности платят меньше, чем мужчине. Прямо игра «Добавь пенис».
Это навязанные, болезненные бьюти-практики, очень дорогостоящие, а учитывая неравенство зарплат — очень ударяющие по бюджету.
Мизогиния — это когда в изнасиловании обвиняют жертву, когда поощряют насилие над женщинами и призывают к нему. Когда в полиции не принимают заявление об изнасиловании, потому что «сама дура виновата» и «сиди дома и рожай». Когда в полиции нарочно теряют кучи результатов судмедэкспертиз и глумятся над жертвами, мол «ты сама хотела» и «зачем парню жизнь ломать», «просто захотела окольцевать бедного парня».
Это когда мнение женщин ничего не значит, когда женщин дискриминируют по цвету кожи, цвета волос, телосложения и как-то умудряются соотносить эти параметры с интеллектом. Женщины обладали просто чуть большими правами, чем чернокожие рабы. Клетка женщин просторнее клетки рабов, но это клетка.

— Фьора, вот ты сейчас по живому буквально резанула, представь! Ты убила конченую мразь, а посадить тебя хотели как за человека. Это грустно. Добавь в список мизогинии ещё и то, что на женщин оказывается репродуктивное давление! Мизогиния — это принуждение женщин к деторождению, насильственное оплодотворение, в том числе и «корректирующие» изнасилования лесбиянок! — пылко откликнулась молоденькая рыжеволосая девушка с ярко загоревшимися от гнева чёрными глазами, одетая в лёгкий сарафан цветочной расцветки, длиной до щиколотки. — Пожалуй, тоже представлюсь. Моё имя Жюдит Сен-Мелен. У меня в запасе тоже найдётся пара историй, от которых забомбит у любой как у феминистки, к коим я себя и отношу. Ну, что мне о себе вам рассказать? Я увлекаюсь исторической реконструкцией и историей моды, мне двадцать один год, учусь на филологиню и подрабатываю кассиркой в кинотеатре.
С репродуктивным давлением я столкнулась тогда, когда два года назад забеременела от моего бойфренда — Жиля Турнемина и захотела прервать беременность на ранних сроках. Вот не повезло реально с контрацепцией, даже презервативы не дают стопроцентной гарантии. Жиль-то с уважением отнёсся к моему решению, не давил на меня, если я морально не готова к материнству, и оно на данном этапе жизни в мои планы не вписывается — я тогда только нашла работу и начала учиться.
Меня угораздило попасть к врачине, которая лечила мне мозги тем, что «эмбриончик на сроке в шесть недель уже всё чувствует и плачет, пытаясь спастись от инструментов». Показывала мне изображения пятимесячного плода, выдавая это за шестинедельный зародыш. Она реально меня за дуру держала, которая превентивно забанена в Гугле и школьный учебник биологии не открывала?..
Травила мне байки про «пост-абортную депрессию» и что я «потом уже никогда родить не смогу». На мои слова, что моё решение об аборте всё равно не изменить, она мне заявляет: «Я вам не дам направление на эту процедуру, я христианка-католичка, подобное противоречит моей вере и моральным принципам». Так какого чёрта она вообще попёрлась работать в гинекологию?!
В итоге мне пришлось из моего пригорода ехать в центр Парижа, чтобы уже там найти клинику, где мне спокойно сделают аборт без насильственного соития с моими мозгами на тему «аборт грех». В другой раз мне повезло с докторкой, попалась приятная женщина без пролайфа головного мозга. Вопросов лишних не задавала, выписала направление, моя эпопея с прерыванием беременности окончилась благополучно.
На днях я и Жиль разговорились на тему касательно равноправия женщин и их дискриминации. Мой парень выдал мне такой перл: «Ну, знаешь, Жюдит, я вот учусь на капитана судна и с дискриминацией женщин не сталкивался». На что я с этого адски проорала в голосину, сказав ему: «Жиль, это понятно, что ты не сталкивался с дискриминацией женщин. Тебе это не грозит, потому что ты мужик, Жиль».
Он со мной согласился. У нас состоялся вполне мирный разговор, что мужчин и женщин должны оценивать не по отметке о половой принадлежности в паспорте и не по разной модификации гениталий, а по их личным качествам со знаниями и компетентности в профессии, и никакие половые различия нельзя использовать как рычаг притеснения одного пола перед другим.
Я и Жиль вместе уже очень давно, ещё с десятого класса школы, когда он в мою школу перевёлся и мы стали одноклассниками. После получения аттестатов по окончании школы мы оба хотели поступать учиться в мореходное училище.
Я болела этой мечтой, мне всегда нравились разные виды морского транспорта, я спала и видела себя за управлением судном в капитанской рубке, меня всегда манило море.
Жиль, по большей части, хотел поступать в мореходное, потому что туда собралась я — за компанию. На вступительных экзаменах нам повезло сидеть вместе, я решала не только свой лист с заданиями, но и лист Жиля. У меня адово бомбануло, когда Жиля приняли в число студентов, а меня нет, отделавшись объяснением, что девушкам на этой специальности делать нечего.
Я только вот чего понять не могу: с каких это пор в управлении морским судном участвуют именно мужские гениталии? Я думала, что для работы капитана судна важно разбираться в географии, навигации, математических дисциплинах всяких, важны умения разбираться в управлении… А тут вот оно что…
Тогда я в спешке подала документы на поступление на филологический факультет.
Всё-таки нам всем нужен феминизм, чтобы такого дерьма, как со мной, больше никогда не было.
Задолго до того, как я и Жиль решили жить вместе и снимать квартиру, я жила с отцом и братьями. Когда-то с нами жила и моя мама, но отец настолько не считал её за человека, настолько изводил её своей патологической ревностью, что мама однажды не выдержала и ушла жить к подруге. У мамы никого не было из родных, рассчитывать на чью-то всестороннюю поддержку она не могла. Она надеялась, что ей удастся устроиться на работу, получить специальность…
Моя мама рано вышла замуж после окончания школы и не имела возможности получить высшее образование, потом у неё с отцом родились мои братья и я, она вся увязала в бытовухе. Отец, осознавая, что никуда она деться с тремя детьми не сможет, вёл себя как сволочь. В целом, ситуация напоминает историю Агнес.
Только обходилось без алкоголизма отца и физического насилия. Отец не пьянствовал, на людях надевал маску радушного и чистосердечного человека, любящего жену и детей. Ну, как… У него были в любимцах два моих старших брата. Я же так, блин комом, девочка — «дефектный проект». Мать за многие годы брака столько гадостей наслушалась. Отец её не бил, вот только изводил морально, попрекал за каждую мелочь. Вечно обесценивал всё, что мама делает по дому и её заботы о детях, высмеивал желание мамы пойти учиться — мол, какая тебе учёба, сиди дома и детьми занимайся, не по твои мозги образование, «дети-кухня-церковь».
Моя мама ушла, когда мне было четырнадцать. Она надеялась, о чём говорила мне, найти работу и поступить учиться заочно, потом более менее финансово обустроиться и снять квартиру, куда она обязательно заберёт жить меня.
Теперь-то желание моей мамы сбылось — правда, это я и Жиль предложили ей жить с нами на съёмной квартире. Но всё равно. Нам никто не треплет нервы, тихо и спокойно. Мама благополучно отучилась и теперь работает учительницей младших классов, ей её работа нравится и она вполне довольна жизнью.
Но до того как я съехала жить на съёмное жильё, было тошно жить с братьями и отцом под одной крышей. Братьев отец растил в атмосфере вседозволенности, они могли творить любую адскую дичь и им за это почти что ничего не было, хоть чужую машину угнать и разбить — это ничего, папа отмажет, он богатый. Раньше до ухода мамы весь быт был на мне и на ней, после этого уже белкой в мясорубке крутилась я.
Уши вяли от постоянных лекций отца «Жюдит, ты же девушка! Почему у тебя кружка на письменном столе и одежда на спинке стула висит? Ты будущая жена и мать, почему ты такая свинья?». При этом у братьев в комнатах был куда более жуткий срач, но им отец ни слова не говорил. Так я ещё должна была убирать их комнаты, стирать и гладить их вещи, мол, это «женская твоя работа», они даже посуду после еды за собой помыть не могли. На меня же спихнули дофига обслуживающего труда, лишь на том основании, что «ты же девочка, ты обязана держать дом в чистоте». На минуточку, милые дамы. Эти трое — отец и братья — тоже живут в этом доме, не только я одна. Но почему-то бытовуху разгребала одна я.
Стоило после учёбы задержаться с подружками — погулять сходить, в кафешке посидеть, на великах в парке покататься — тут же меня вызванивал отец и выносил мне мозг, «почему ты где-то шляешься, когда некому братьям ужин приготовить?». Вот это поворот, чизкейк мне в рот! Я кто, нянька для двух взрослых и здоровых лбов? Они что, сами не смогут себе сделать поесть или разогреть в микроволновке еду из холодильника? Это для них слишком сложно, как для бытовых инвалидов? Простите, если прозвучало как эйблизм. Они котики и у них лапки? Что за срань?!
Это получается, что отец не только маму держал за бесплатную прислугу, которая его кормит-обстирывает и убирает дом, занимается детьми. Меня он тоже считал за бесплатную кухарку, уборщицу и прачку, только лишь потому, что я родилась девочкой. Братья же палец о палец не ударяли.

— Ой, милые девы, я тоже могу с вами поделиться парочкой моментов из моей жизни. Конечно, трэшака вроде вашего я не хлебала, скорее это связано с отношениями в моей семье, — немного с леностью промолвила загорелая брюнетка с выразительными чёрными глазами, коротко стриженая и в бирюзовом коротком комбинезоне без лямок. Она сидела в кресле, наполовину развалившись в нём, и изредка откусывала по кусочку от своего яблока. — Меня зовут Кьяра Альбицци, мне восемнадцать лет, и я учусь на дизайнерку. Подрабатываю баристой в ЛГБТ-клубе. Знаете, что прикольно в моей работе? Для геев я не представляю интереса в сексуальном плане, а вот лесбиянки понимают с первого раза слово «нет» и не обзывают меня шибанутой уродиной за отказ в знакомстве, не сталкерят меня и не донимают настойчивым вниманием, уважают мои личные границы.
Почему-то женщине лесбийской ориентации не приходит в голову приставать к людиням на улицах, кис-кискать им вслед, отпускать комментарии вроде «классные сиськи» или «отличная задница». Чего я не могу сказать о гетеросексуальных мужиках. Обычно они от меня отваливают, когда я честно говорю, что мне нравятся девушки и в одну я даже влюблена. Но нашёлся один индивид, настойчиво набивающийся быть третьим. Ретировался, когда я ему перцовым баллончиком пригрозила, вынутым из сумки. Чувак явно пересмотрел порнухи.
Зато теперь я, кажется, поняла, откуда растут ноги гомофобии у мужчин — они банально боятся, что гомосексуальные мужчины будут вести себя с ними так же по-свински, как они сами ведут себя с женщинами. Может быть, если такое и случится, тогда они поймут, почему женщины, как стемнеет, обходят стороной компании парней и зажимают в руках связку ключей, чтоб в случае чего защититься как Росомаха из «Людей-Х».
Сперва меня неимоверно бомбило, что мои родители негативно высказываются о законе против уличных домогательств. Видите ли, по их мнению, комплиментам на улицах надо радоваться, а не заявления в полицию писать, это же знак внимания. Радуйся, мол, что тебя считают красоткой. Вот только комплимент комплименту рознь. Потому что бывают такие «комплименты», после которых хочется не то, что помыться — кожу с себя соскребать.
Я понимаю, когда хвалят мой макияж, над которым я очень старалась, или когда говорят, что у меня хороший вкус в одежде, когда говорят что-то хорошее про мою причёску. Но все эти оценивающие фразочки про «классные буфера/зад и прочее», эта пресловутая фразочка «я бы вдул» — это нихрена не комплимент. После таких комментариев жалеешь, что ты не черепаха и не можешь заныкаться в панцирь.
Так что спасибо тем, кто вообще протолкнули этот закон против уличных домогательств, как и спасибо тем, кто его приняли.
Сейчас у меня уже нет сил бомбить на некоторые когнитивные захламления в головах моих родителей. Свои мозги я им в головы вставить всё равно не смогу. Хотя была бы им очень признательна, если бы папа с мамой и наши родственники на семейных праздниках не донимали меня вопросами из серии «у тебя парень есть?» или «а замуж когда?», ну и «когда от тебя деточек дождёмся?». Да японский кордебалет!
Какие нафиг парни и замужество, если я лесбиянка, и какие деточки — если я чайлдфри? Одно время мой дядюшка Людовико по папе делал попытки подыскать мне парня, а то, как же — что это я «как лохушка без пары». Правда, дядя Людовико прекратил эти попытки меня кому-то из сыновей его деловых партнёров сосватать, когда эти парни после общения со мной постепенно осознавали, что им нравятся мальчики, — после прозвучавших последних слов Кьяра прохихикала с коварным ехидством. — Мать моя Фригг, да я же сломала все оплоты их гетеросексуальности! Я представляю, как забомбит мою семью, если я решу признаться, что чайлдфри и лесбиянка. Приплюсуйте сюда и то, что я феминистка. Думаю, это будет немалый удар по психике моих традиционно воспитанных родственников, до сих пор считающих лесбиянство и гомосексуальность «психическими отклонениями, которые надо лечить».
Знаете, я как-то прочитала одну статью про юношу, которого родители обманом поместили в психушку за его гомосексуальную ориентацию, и вот после таких материалов мне как-то боязно делать перед родичами каминг-аут.
А вот сейчас расскажу вам про то, что для меня как кровавое стекло из глаз. Со мной в группе учится одна девушка, Хатун. Ровесница моя. Мы с ней довольно хорошо общаемся, она хорошая и добрая девушка, не раз мы подруга подругу взаимно выручали, отзывчивая и чуткая, по мне — так ещё и невероятно красивая. Ладно, она мне очень нравится именно в плане романтики. Но стекольный момент в том, что она от феминизма и ЛГБТ шарахается как чертовка от ладана. Вроде бы и воспитание получила вполне либеральное для девушки, родители которой воспитаны религиозными отцом и матерью, с детства жила во Франции и училась во французской школе, поступила в институт. Но при всём этом она считает, что феминизм — это нечто маргинальное вроде алкоголизма и наркомании, нечто равносильное по чудовищности издевательствам над животными. Одна профессорка на лекции случайно обмолвилась при нашей группе, что она феминистка. Так Хатун смотрела на преподку такими глазами, будто бы та публично призналась, что летает обнажённая на метле до Лысой горы и там устраивает жертвоприношения младенцев мужского пола.
Я при Хатун свою сексуальную ориентацию и принадлежность к феминизму не афиширую, хотя уши горят от её слов, что всё это кошмарно. Вы можете себе это представить?
Хатун живёт в стране, которая становится всё более лояльной к женщинам в плане реализации их прав и свобод, пользуется полнотой политическо-гражданских и имущественных прав. Несмотря на то, что её родители из религиозной семьи, она имела возможность полноценно учиться в школе и смогла поступить учиться на дизайнерку. У неё есть право распоряжаться её жизнью так, как захочется ей самой, её не имеют права принуждать к замужеству, и она может сама решать, как распоряжаться своим телом, может планировать количество детей в своей возможной семье или вообще быть чайлдфри. Она имеет право расторгнуть брак и оставить при себе детей после развода, и при этом не быть выброшенной за борт общества.
Хатун именно благодаря феминизму имеет право на образование, имеет право работать и получать оплату за свой труд, причём полностью распоряжаться своим доходом, может открывать счёт в банке или даже небольшой бизнес на своё имя, и она будет полноправной собственницей этого, а не её папа или муж. Она может регистрировать право на свою творческо-интеллектуальную собственность, причём опять же — хозяйкой будет считаться именно она, а не её родственники мужского пола, как было много столетий назад.
Именно феминизм является причиной, по которой она может свободно путешествовать по стране и за её пределы, при наличии загранпаспорта, и её пустят туда без мужчины. В странах с сильным религиозным уклоном женщинам до сих пор приходится получать письменное разрешение у своих родственников мужского пола/мужей/родственников мужей, чтобы выехать за пределы страны.
Хатун повезло жить в стране, где никакие опасные религиознутые радикалы не простреливают головы девочкам только за стремление получить полноценное образование и добиться этого права для других девочек, и при этом она ещё говорит, что феминизм «мутировал в фашизм и давно не нужен».
Мне и хочется сказать нечто резкое после таких её заявлений, но люблю её и боюсь испортить с ней отношения.
Вот Хатун бы рассказала про «ненужность» феминизма тем девочкам и женщинам, которые живут в странах, где в ходу убийства «чести» в отношении подвергшихся насилию девушек и женщин, женские обрезания, принудительные браки — в том числе и детские, которые лишены элементарных прав — имеющихся у нас, как право на образование.
В некоторых странах женщинам запрещено владеть имуществом, они должны получать разрешение отцов и мужей на образование, они лишены права самим выбирать себе спутника жизни и оставлять с собой после развода детей, работать они могут только с позволения супругов или отцов, и рискуют быть забитыми прилюдно камнями за то, что открыли лицо в общественном месте, или занимаются активизмом. К тому же за активизм они вообще рискуют попасть под приговор о смертной казни.
Именно феминизм — причина, по которой Хатун может строить свою жизнь так, как считает для себя удобным и правильным она сама, смогла получить образование в школе и поступить в институт, может работать и сама распоряжаться своим доходом. И всё ей феминизм мерещится мировым злом. Я не знаю, что должно быть в голове у девушки, что она плюётся в сторону движения, которое стоит на страже её прав и интересов.
Чёрт. Ну, вы чувствуете, как кровавым стеклом запахло? Влюбиться феминистке-лесбиянке в гомофобку-антифеминистку… Я по жизни победительница, что уж там.
Никто и никогда не давал нам сверху наши права на блюдечке по доброй воле, их приходилось себе выбивать с боем. Олимпия де Гуж сложила голову на эшафоте, без страха погибнув за свои идеалы полноправия женщин с мужчинами. Мало добиться для себя прав и свобод, их ещё надо удержать и сохранить за собой. И по мне, так это совершенно неразумная линия поведения — плевать в колодец, из которого пьёшь не ты одна.
Фьора и Жюдит говорили о проявлениях мизогинии, которые повсеместны, просто преподносятся как норма. Я бы ещё могла сказать, что мизогиния — это когда в фильмах и книгах женщин во много раз меньше, чем мужчин, и все они практически не общаются между собой, и их преподносят в очень стереотипном свете, при этом проводя через всё произведение мысль, что без мужика женщина — никто, даже если она умна и сильна.
Многие авторы-мужчины изображают женщин очень плоско: Мадонна-шлюха, зануда-тупица, мегера-ангел, наивная-интриганка и так далее. И ещё нас выставляют пустоголовыми сплетницами, которых ничего не интересует серьёзного — только мужчины, тряпки с обувью, украшения и прочие материальные ништяки.
Мизогиния — это эксплуатация голого женского тела повсюду, использование в рекламе любых товаров, преподнесение как вещи.
Это до сих пор существующее сексуальное рабство, бордели, которые крышует полиция, никто никогда не видел рекламу «Джованни» и номер телефона.
Именно потому, что огроменный процент жертв торговли людьми и проституции — женщины и девочки, я всеми конечностями поддерживаю шведскую модель — криминализация клиентов и помощь проституированным жертвам в реабилитации и получении хорошей специальности с дальнейшей помощью в трудоустройстве.
Мизогиния — это романтизация насилия, абьюза и стокгольмского синдрома, преподносимых как единственно возможная норма отношений, к которой нужно стремиться, и внушающая, что мужчины имеют право контролировать женщин, решать всё за них, в том числе и то, имеют ли они право на жизнь. Когда девочек с детства растят как приложения к мужчинам и внушают, что они всегда во всём виноваты. Это до сих пор витающая в обществе мысль, что женщина должна унижаться, притворяться, совершать подлости ради получения самого плохонького мужа-абьюзера, и это преподносится как счастье.
Мизогиния — это чувство вседозволенности для мужчин, когда им дают условно два года за изнасилование и отмазывают от тюрьмы за убийство.
Мизогиния — продукт патриархата, к ней приучают с детства, и избавиться от неё сложно, но возможно.
В принципе, я сказала всё, что у меня накопилось. Поэтому я замолчу и дам слово другим участницам нашего клуба, — закончила свою вдохновленную речь Кьяра.

— Что же, всем привет, мои милые. Я вообще не была уверена, что смогу что-то про себя и мои умовоззрения рассказать. Но решила тоже высказаться. Меня зовут Лоренца Даванцати, мне двадцать лет, я работаю фрилансеркой — занимаюсь web-дизайном, озвучиваю дорамы с аниме — это тоже приносит мне неплохие деньги. Учусь на режиссёрском факультете и живу с тётей Гонорией, — прозвучал мягкими альтами голос молодой девушки в серой блузе с пышными длинными рукавами и в тёмно-синих кюлотах, на ногах её изящно смотрелись сапоги с высокими голенищами и небольшими квадратными каблуками. Огромные чёрные глаза, украшенные пушистыми ресницами, слегка прищурены от бьющего в окно солнца. Золотые волосы аккуратно заплетены в косу по всей голове и только пара прядок выбивалась из причёски. — Вообще у меня есть родители, с которыми я в хороших отношениях, просто так получилось, что они часто в разъездах/в командировках, а меня с собой возить не могут — мне нужна размеренная жизнь и упорядоченная учёба. Поэтому меня ещё ребёнком отдали под присмотр тёте Гонории и стабильно скидывают ей деньги на карту, чтобы мы обе не бедствовали. Я бы не сказала, что в ней нет ничего доброго и хорошего, тётя та ещё неуживчивая и нетерпимая личность, но тут я скорее склонна винить последствия воспитания тёти её родителями, которые были очень авторитарные и скупые на ласку.
Мне близки многие идеи феминизма, но с уверенностью причислить себя к феминисткам я смогла не так уж давно. Сравнительно недавно. Пока что многое в феминистской матчасти не знаю.
Даже не будучи феминисткой, я часто замечала, как женщин с самого детства растят в духе соперничества одна с другой, и как нам с детства вливают в уши, что «женская дружба — до первого симпатичного вам обеим парня» и что «женщины не умеют искренне дружить». Про женские коллективы, что это «серпентарий с кучей змей» — не шутил только ленивый.
Нас с детства учат видеть в других женщинах соперниц за такое пресловутое «женское счастье», за место под солнцем. Тогда как учить девочек следовало бы тому, что каждая женщина — это её потенциальная подруга и союзница, да просто интересный человек — с которой можно здорово поговорить и провести время.
Нередко мне доводилось слышать с подростковых лет от моей тёти, что мне не следует знакомить своих подруг с мальчиками, которые мне нравятся. Якобы «какая-нибудь подруга захочет у меня мальчика увести». Раньше я этому возмущалась. Теперь отношусь снисходительно, делая скидку на то, что в мозги тёти Гонории пустила свои ядовитые щупальца ЖГС (женская гендерная социализация).
Самое для меня обидное, что после достижения мною тринадцати лет, тётя Гонория стала видеть во мне конкурентку какую-то за внимание к ней мужчин, которые ею интересовались. Дело в том, что тётушка с детских лет страдала от издевательств детсадовских и потом уже школьных сверстников по поводу её внешности. Подливали масла в огонь и тётины родители, постоянно критикующие её за то, как она выглядит. Донимали её проповедями, что если не похудеет — старой девой останется.
Гонория даже дома выслушивала обидные замечания её полноте. Истязала себя диетами и упражнениями в спортзале. Ну, от природы тётя склонна к полноте, что тут попишешь. Разве это даёт кому-то право унижать её достоинство только за несоответствие обще-навязываемым стандартам красоты?
Объективно говоря, тётушка не вписывается в эти журнальные стандарты красоты. Тем не менее, мужчины ею интересуются, она одно время даже их приглашала на кофе к нам домой. Стоило кому-то из них посмотреть на меня с интересом и сказать «ваша племянница очень милая девочка», после их ухода меня ждал фирменный вынос мозга от тёти. Шли в ход претензии, что я «вечно расхаживаю в мини-юбках и шортах, напяливаю маечки в облипку, крашусь вульгарно». И фирменное у неё было «В твоём возрасте надо об учёбе думать, а не годящимся тебе в отцы дядькам глазки строить». Ну, скажет кто-то из тётиных гостей мужского пола «У вас очень красивая племянница» — и что тут такого? То, что кто-то сделал комплимент мне, не значит ровным счётом никак, что моя тётя хуже.
Видно, тётушка Гонория воспринимала похвалу моей внешности как-то, что её будто обозвали уродиной. Раньше я на тётю очень обижалась за её подобное поведение со мной. Теперь мне её скорее очень жаль и мне хочется сказать пару ласковых тётиным родителям, которые взрастили в своей дочери кучу комплексов собственной неполноценности и внутреннюю мизогинию.
Всё-таки хорошо, что тёте Гонории не приходило в голову устроить мне косплэй Белоснежки, знаете ли.
Я состояла в отношениях три года назад, сейчас просто живу в своё удовольствие. Мне так как-то спокойнее после первых отношений в жизни, которые порядком сожрали мои нервы.
В шестнадцать лет меня угораздило вляпаться в парня пятью годами меня старше — Антуана Сарранса. Хотя поначалу он казался вполне нормальным и приличным. В ту пору я искренне любила Антуана и закрывала глаза на многие моменты его неподобающего поведения. К примеру, узнав о моих планах поступать учиться на режиссёрский, Антуан завёл речь, что женщинам в этой сфере делать нечего и будто бы женщины всё равно не умеют снимать хорошие фильмы. Столько гадостей успела наслушаться, что женщины делают карьеру в кино… кхм… ну, вы поняли, что за скабрезность он имел в виду. Любовь к выбранной профессии, усердие и талант? Не, не слышали.
Уж на что моя тётя меня с трудом переносит, но даже она меня всеми святыми умоляла послать в пешее эротическое турне Антуана. Так что я отчасти вляпалась так же, как и Марианна и не прислушалась к разумному совету старшей родственницы.
Первые звоночки, что я встречаюсь с деструктивным человеком, который ни во что не ставит ни меня, ни других девушек с женщинами, были. Только я их игнорировала. Антуан уже спустя полмесяца отношений пытался склонить меня к интиму, запускал руки мне под одежду и всегда демонстративно обижался на мои слова, что я не готова. Он мог травить шутки про женские истерики с женской логикой и про женщин за рулём, шутки про насилие — в том числе и на сексуальной почве. Когда я просила его прекратить, потому что мне от этих шуток противно, он с самодовольством спрашивал: «У тебя, что, ПМС?». Это же так удобно списать всё на «истерики тупой бабы и ПМС», когда женщина тебя тыкает носом в твоё мудацкое поведение.
Транслировал в общении со мной какую-то грёбаную расистскую риторику. Он на полном серьёзе называл представителей других рас «недо-людьми». Заявлял, что «на кой-фига во Францию напустили столько ниггеров» и что «их всех нужно к чёрту выпнуть из страны». Я ему старалась высказывать корректные замечания, что расизм — это нисколько не круто, что на самом деле это гадкое явление и нельзя судить о личных качествах людей по их расовой принадлежности. Но всё было как горох об стену.
Я не стерпела, когда у нас зашёл разговор про проблему домашнего насилия. Он с абсолютной уверенностью утверждал, что «женщины часто сами провоцируют мужей тем, что трахают им мозги». В юридических законодательных актах ни слова не сказано о том, что преступление можно «спровоцировать». Ещё интересный вопрос, что считать «траханьем мозга». Десять раз озвученную просьбу вынести один несчастный пакет мусора? Просьба на протяжении полугода починить дверцу шкафа? Самое мозговыносное, что он сказал «женское психологическое насилие в миллион раз хуже мужского физического насилия, а мужчинам потом лечить психосоматические болячки из-за истеричной стервы». Вот мне даже интересно, чем напоминания и просьбы что-то сделать по дому опаснее сотрясения мозга и отслоения сетчатки?
За этим последовал рассказ про его бывшую девушку, которую он избил за то, что кто-то из соседей ему нашептал — будто эта девушка ему изменяла. Вот сейчас хочу дать совет всем гетеросексуальным феминисткам и даже просто не имеющим отношения к феминизму женщинам — рвите когти от парней, которые говорят, что применяли насилие к своим предыдущим партнёркам. Велики шансы, что такие парни будут применять насилие и к вам.
После этих нисколько неприятных дебатов я послала Антуана к чёрту и порвала с ним. Тётя Гонория оказалась настолько горда мной, что мы отметили это дело пиццей и роллами с отменным красным винишком.
Первые дни после разрыва Антуан строчил мне сообщения с претензиями и обзывательствами, пока я его во всех соцсетях и даже в телефоне в ЧС не занесла. На десятый день разрыва он подбрасывал мне в почтовый ящик слезливые послания, что ему без меня плохо и предлагал попробовать начать всё сначала, мол, давай всё забудем. Обвешивал макаронными изделиями мои уши, что он любит меня и я ему нужна. Знаю, я поступила не самым умным образом, подкинувшись на это сахарное шоу.
Какое-то время после примирения у нас было всё хорошо, букетно-конфетный период, походы в кино и прогулки за ручки по городу, нацепленная Антуаном маска куртуазности и поклонения прекрасной даме.
Где-то к первому году наших отношений он начал мне затирать что-то про раскрепощение моей сексуальности, что я какая-то слишком зажатая и недотрога, в злую монашку играю. Нахваливал мою внешность и говорил, что из меня бы вышла классная актриса для фильмов рейтинга «R». Всё хотел меня с какими-то своими знакомыми свести, которые снимают взрослые фильмы. Расписывал мне в красках, какие я заработаю на этом большие деньги.
Тут вот у меня прямо тревожный колокол в голове зазвучал, что Антуан намекает на съёмки в порнографии. В тот день я послала Антуана окончательно и без шанса на новое примирение.
Поскольку Антуан снова начал меня сталкерить в реальной жизни и в соцсетях, моя тётя ему пригрозила заявлением в полицию, так как я тогда была несовершеннолетней. Вот за что тёте Гонории я благодарна, так это ещё за то, что она нашла для меня в интернете исповеди бывших порно-актрис и заставила все их прочитать. После прочтения у меня волосы, конечно, дыбом стояли, но зато больше не было иллюзий насчёт Антуана, и чувствами к нему переболела.
Я с ужасом для себя узнала, что именно бойфренды нередко втягивали тех женщин в эту жуткую мясорубку для тела и психики, применяя угрозы и насилие. И что именно это со мной хотел сделать мой бывший.
Чаще всего пострадавшие от порно-индустрии к моменту вовлечения в неё уже имели в анамнезе перенесённое сексуальное насилие с эксплуатацией, растление, некогда пережитый инцест. Жизнь в неблагополучной семье, отсутствие возможности получить квалифицированную специальность. И основным фактором был вопрос финансов — многие надеялись таким образом оплатить себе учёбу, а то и прокормить детей. Я не стану вам пересказывать те ужасы, которые узнала. Скажу только, что мне стыдно за мою прежнюю позицию до прихода в феминизм, что попавшие в порнографию «сами это выбрали и сами виноваты, нормальной работы полно».
Пусть моя тётя не питает ко мне любви, но она буквально уберегла меня от моего козлины-бывшего.
Ой, милые дамы, я сейчас тему сменю, чтобы вы немного отошли от пережитого вами всеми шока, — спохватилась Лоренца, оглядывая своих товарок по клубу, на чьих лицах читались ужас и потрясение. — Вас эта история обрадует точно. У меня в институте, где я на режиссёрку учусь, есть один препод — Тома Курси. Сценическое фехтование у нас преподаёт. Мировой человек, для учащихся свой в доску. И на его уроке один парень сказал, что «бабам в режиссуре делать нечего, только кино поганят». Препод выгнал его с урока и запретил появляться, пока тот не напишет пятнадцать писем с извинениями всем девушкам в нашей группе. Это тот самый момент, когда понимаешь, как иногда везёт на клёвых учителей, — закончила с довольной и немного плутоватой улыбочкой Лоренца, удобно устроившись с ногами в своём кресле.
— Милые дамы, — вдруг подала голос Фьора, по очереди обведя взглядом коллежанок по клубу, — скажите, как при общении с молодым человеком, который тебе нравится, беспалевно узнать, а не сексистско-шовинистическая ли он скотина?
— А ты это к чему спрашиваешь? — полюбопытствовала Кьяра.
— Да так, у меня моральная дилемма как у гетеросексуальной феминистки, — безрадостно буркнула Фьора, поджав нижнюю губу. — Мой папа сейчас вовсю готовит открытие своего небольшого ресторана итальянской и японской кухни, а мне нравится его компаньон Филипп Селонже. В общении вроде бы нормальный, находиться с ним приятно, подтянутый и следящий за собой красивый мужик. Со мной приветлив, шуточек, унижающих чьё-либо достоинство не травит. Если попрошу — встретит меня вечером после репетиций и проводит домой — когда отец занят, или на своём байке по городу катает. Вот я не знаю даже… Вроде бы тянет на адекватного и порядочного, а всё равно меня мысль грызёт, что окажется сволочью. Страшно искать его страничку в соцсетях — вдруг наткнусь на оскорбительные комментарии под новостями о пострадавших от насилия женщинах, и окажется, что их оставляет он. Или боюсь увидеть на его стене репосты мизогинных шуток, ну, там всякие оскорбляющие женщин группы в подписках. Остановите мою паранойю, пожалуйста, — с грустью попросила Фьора.
— Это не паранойя, Фьора. Вполне естественные мысли для гетеро-феминистки, что нравящийся ей человек окажется гнилым. Всё хорошо, — успокаивала её Катрин. — Ты ведёшь себя осторожно и хочешь получше узнать человека. Это тоже нормальное желание. Самый действенный способ узнать, адекватный человек перед тобой или нет — спросить, что он думает, скажем, о проблеме домашнего насилия или проблема с теми же уличными приставаниями. Как пример.
— Если шутит про ПМС, «женскую логику» или «женскую тупость», про женщин за рулём и про тему насилия — без сожалений посылай в далёкое пешее эротическое странствие, — твёрдо посоветовала Фьоре Лоренца.
— Если любит закладывать за воротник или колется/жрёт таблетки/нюхает порошки — посылай туда же, — дополнила Агнес.
— И если он прётся по азартным играм. Не жди, когда начнёт таскать из дома вещи, — не могла не внести своё замечание Марианна.
— Спасибо, девочки. Теперь мне будет проще вывести его на чистую воду. Святая Изида, лишь бы он нормальным оказался… — Фьора задумчиво прикусила нижнюю губу. — По крайней мере, надеюсь.
— Ну, надейся. Этого у тебя никто отнять не может. Могу пожелать удачи только, — Жюдит ободряюще подмигнула Фьоре.

— Боже мой, Лоренца, я как послушала истории девочек нашего клуба, особенно твою историю, так у меня волосы дыбом и кровь похолодела. У меня самой есть дочь подросткового возраста и сын чуть её помладше. Так мне стало страшно от одной мысли, что и моя дочь от такого не застрахована. Сказать откровенно, я боюсь того, что привела мою дочь в этот опасный и сумасшедший мир, — мягко и осторожно проговорила уже не молодая женщина с уложенными в греческую причёску каштановыми волосами. Взгляд своих тёмно-карих почти на грани с чёрным глаз она обратила к потолку и нервно сжала руки в замок, потом разжала их и расправила складки на своём платье в бохо-стиле. Женщина не походила ничем на моделей с обложек, но доброе выражение лица и ласковый блеск в глазах добавляли её живой красоте ещё больше очарования. Её красоты никак не портили, скорее даже были её частью, морщинки вокруг глаз и в уголках губ. — Меня зовут Сильви Бофор, я работаю репортёркой, в редкие часы свободного времени мне нравится шить, и я пытаюсь самостоятельно учить корейский язык. Лет мне уже немало, сорок два года. Как и собравшиеся здесь дамы, я феминистка. Замужем и воспитываю двоих детей. Так получилось, что из-за моей работы я редко бываю дома, поэтому в моё отсутствие всем рулит мой муж Франсуа. Что устраивает нас обоих, никто ни на кого не давит и ни к кому претензий не имеет.
Думаю, ни для кого нет загадки в том, почему я феминистка. Потому что в этом мире ещё жить моей дочери, как и другим женщинам, и тем, кто будет после нас. Мне хочется, чтобы этот мир стал безопаснее и дружелюбнее к представительницам моего пола. Я готова всеми силами приближать наступление того дня, когда мы будем жить в обществе, где женщины не нуждаются в том, чтобы их защищали — потому что никто не помыслит на них нападать. Вот тогда я смогу быть окончательно спокойна за дочку, когда она задерживается после школы или когда вечером идёт в гости к подругам с ночёвкой. Так что я разделяю страхи участниц нашего клуба, у кого есть дети.
Когда на сегодняшнем заседании «Клуба анонимных феминисток» вели разговоры про бордели, сексуальное рабство, порнографию и насилие над женщинами, я вспоминала свою рабочую поездку в Индию — освещать проблемы, с которыми сталкиваются живущие там женщины.
Девочки, знаете, что мне там довелось увидеть? Столько всего, что этого лучше бы не видеть никогда. Но я репортёрка и для меня дело морального принципа — рассказывать людям правду о том, что происходит в мире за пределами их четырёх стен с телевизором.
Моё начальство отправило меня в Дели. Я прибилась к группе паломников, и так вышло, что наш путь проходил через один квартал, оказавшийся так называемым кварталом «Удовольствий». До сих пор трясёт, как вспомню. В одном из окон я увидела девочку — на вид тринадцать лет, почти ровесница моей дочери, не намного старше. Она что-то умоляюще выкрикивала, вцепилась руками в решётку на окне. Я не понимала, что именно она говорит. Понимала только то, что ей нужна помощь, что её принуждают к занятию проституцией, потому помочь этой девочке нужно как можно скорее. Для доказательств я успела тайком сделать снимок на телефоне. Потом бы у меня не было такой возможности — нарисовались те, кто обеспечивает охрану этого борделя.
У меня постоянно сердце было не на месте, пока эту девочку не удалось вырвать из той жуткой среды. Как-никак, я сама мать и мне жутко думать о том, что где-то в других уголках земного шара есть множество ровесниц моей дочери и даже младше, которые каждый день выживают в кромешном Аду.
Своими силами я кое-как смогла раздобыть координаты организации, которая помогает жертвам торговли людьми и секс-рабства. Эта организация уже очень давно помогает людиням вырваться из проституции: предоставляет проживание в реабилитационном центре, помогает получить образование и специальность, пройти лечение.
Должна сказать, что вытащить ту малышку из её жуткой среды было очень непростым делом. Как правило, держатели борделей платят за «крышу» полиции. Даже если повезёт — и попадаются порядочные люди среди полицейских, облавы на бордели не дают результатов, потому что удерживаемых там девушек и девочек заставляют прятаться в подвалах. Полицейские уходят, между тем как эти ублюдские сутенёры продолжают наживаться на чужом горе.
Один сотрудник организации проник в бордель под видом клиента и дал той девочке визитку с названием центра, телефоном и картой на другой стороне, как добраться. Малышке удалось сбежать и найти убежище в центре реабилитации, когда держательница борделя повела их на осмотр к врачу, выявлять болезни.
Это я неподготовленная и не до конца представляла масштабы того, как втягивают людинь в проституцию. Причём не только взрослых девушек и женщин. Даже у работников и работниц центра реабилитации возникла необходимость в мощных дозах успокоительного после всего, что они узнали от спасённой девочки. Средний возраст вовлечения в проституцию девочек — двенадцать лет, хотя бывает, что девочка попадает туда раньше. Чаще всего родители продают туда своих собственных дочерей, потому что в Индии ужасающий уровень и качество жизни, только малый процент живёт относительно благополучно, остальные же выживают в жуткой нищете. Нередко девочек похищают. Чтобы принудить к этому занятию и сломить волю, в ход идёт всё: насилие, угрозы, истязания, подсаживание на алкоголь и наркотики.
Как правило, в борделях вместе с проституированными женщинами живут их дети. С течением времени психика жертв секс-рабства настолько становится искалеченной и они настолько утрачивают способность к социальной адаптации, что не могут себе представить, как можно выживать в реалиях их страны и прокормить детей, при этом не умереть с голоду самим. На хорошую должность с приличным доходом шансы устроиться, равны нулю — без специальности. Это какой-то чудовищный замкнутый круг, который далеко не у каждой хватит сил разорвать.
Те же, у кого где-то есть родные, всё равно не имеют возможности вернуться в семью и покончить с этим ужасом, потому что даже семья зачастую отворачивается от этих женщин и вычёркивает из своей жизни.
Продолжительность работы в борделе у жертвы секс-рабства не превышает десяти лет, если ей лишь каким-то чудом посчастливилось не заразиться СПИДом. Тех же, у кого обнаруживают этот вирус, выбрасывают на улицу, и тогда они уже скатываются до уличной проституции или попрошайничества, умирают от болезней и голода под забором, если не становятся жертвами убийц.
И вот после всего того, чему я стала невольной свидетельницей, у меня в душе родилась какая-то едва удержимая ярость в сторону тех, кто топит за легализацию проституции. Что примечательно, подавляющее число сторонников легализации проституции — мужчины, и сто процентов из них никогда сами не пойдут работать в бордель или на трассу. Вообще я поверю в искренность сторонников легализации проституции только тогда, когда они сами покрутятся на этой «секс-работе» хотя бы пять лет. Не иметь возможности отказаться спать с неприятными тебе и откровенно жуткими клиентами, которые будут на них выплёскивать свои садистские наклонности, каждый день пропускать через себя от десяти до двадцати пяти человек, терпеть издевательства от сутенёров и клиентов, рисковать подцепить венерические заболевания — в том числе и фатальные вроде ВИЧ и СПИДа.
Стоит же задать сторонникам легализации вопросы, вроде «рассматриваете ли вы проституцию в качестве работы для себя самих или для ваших жён/матерей/дочерей/племянниц и так далее?», они сразу начинают увиливать и отделываться туманными фразочками. Довольно мразотные и лицемерные особи, — Сильви ненадолго замолчала, тяжело вздохнув и обхватив руками голову, прошептав едва слышное: «чтоб сторонники легайлза на себе прочувствовали тот Ад, в который они хотят затащить женщин. Гнилые ублюдки! Ненавижу!».
Немного успокоившись и переведя дух, Сильви продолжила, ловя на себе понимающие и полные согласия с поддержкой взгляды товарок:
— Если бы люди ненавидели всякую шваль вроде маньяков/убийц/насильников/абьюзеров-домашних тиранов/педофильё с сутенёрами/живодёров, коррупцию и прочее дерьмо, как они ненавидят — приведу небольшой пример — полных женщин, которых презрительно именуют «жирухами», или как они ненавидят представителей других национальностей с сексуальными меньшинствами, мы жили бы в мире намного лучше нынешнего, но нет. Гораздо легче ненавидеть тех, кто хоть как-то отличается…
Знаете, милые дамы. Не могу говорить за всех вас, но мне порой хочется билет в один конец до Плутона с этой шибанутой планеты…
— Да уж, понимаю тебя, Сильви, — согласно кивнула Агнес Трэмен, встретившись взглядом с мадам Бофор. — Порой и у меня такие мысли возникают. О, я и сама не заметила, как наше заседание «Клуба анонимных феминисток» подошло к концу. Может, закажем побольше пиццы и роллов, чтобы как-то отвлечься? У меня даже припрятан по такому случаю вискарь, а колу тоже можно заказать с доставкой. Как идея? — предложила мадам Трэмен.
Все присутствующие дружно поддержали её аплодисментами и радостными «Ура!» с восклицанием «Йехоу!».

https://ficbook.net/readfic/7400789
Как Фьору замуж выдавали
Бенцони Жюльетта «Флорентийка»
Джен

G

Завершён

Фьора Бельтрами
автор
Пэйринг и персонажи:
Фьора Бельтрами, Пьетро Пацци, Флоран, Карло дель Пацци, Филипп де Селонже, Лука Торнабуони, Джулиано Медичи, Кола ди Кампобассо, Карл Смелый
Размер:
2 страницы, 1 часть
Жанры:
AU
Songfic
Пародия
Стихи
Стёб
Предупреждения:
ООС
Формат:
Драббл
Повествование от первого лица
Описание:
Сказ о том, как Фьору замуж выдавали. Исполняется главной героиней фэндома - Фьорой Бельтрами. На песню "Как хотела меня мать..."
Посвящение:
Моим софэндомницам дорогим и моей аудитории, памяти Жюльетты Бенцони
Примечания:
Торжественно клянусь, что замышляла только шалость. Люмос :3
01.10.18 - №24 «Джен по жанру Songfic» №31 «Джен по жанру Пародия»
03.10.18 - №19 «Джен по жанру Songfic» №25 «Джен по жанру Пародия» №28 «Джен по жанру Стихи»
Публикация на других ресурсах:
Разрешено копирование текста с указанием автора/переводчика и ссылки на исходную публикацию

Часть 1
30 сентября 2018 г., 15:23
Фьора о Луке Торнабуони:
Как хотела меня мать
Да за первого отдать,
А тот первый — он такой неверный,
Ой, не отдай меня мать!

Фьора о Джулиано Медичи:
Как хотела меня мать
Да за дрУгого отдать,
А тот дрУгий — ходит до подруги,
Ой, не отдай меня мать!

Фьора о Карле Смелом:
Как хотела меня мать
Да за третьего отдать,
А тот третий — психопат, поверьте,
Ой, не отдай меня мать!

Фьора о Карло Пацци:
Как хотела меня мать
За четвёртого отдать,
А четвёртый — ни живой, ни мёртвый,
Ой, не отдай меня мать!

Фьора о Филиппе де Селонже:
Как хотела меня мать
Да за пятого отдать,
А тот пятый — герцогфил проклятый,
Ой, не отдай меня мать!

Фьора о Пьетро Пацци:
Как хотела меня мать
Да за шёстого отдать,
А тот шёстый — садюган презлостный,
Ой, не отдай меня мать!

Фьора о Флоране:
Как хотела меня мать
Да за сёмого отдать,
А тот сёмый — в огород влюблённый,
Ой, не отдай меня мать!

Фьора о Кристофе де Бревай:
Как хотела меня мать
Да за вОсьмого отдать,
А тот вОсьмый — дядюшка мой взрослый,
Это инцест, вашу мать!

Фьора о Никола Кампобассо:
Как хотела меня мать
За девятого отдать,
А девятый — педофил завзятый,
Ой, не отдай меня мать!

Фьора о Родриго Борджиа:
Как хотела меня мать
За десятого отдать,
А десятый — тварь мудаковатый,
Ой, не отдай меня мать!

А потом Фьора психанула и подумала, что нет ничего плохого в том, чтобы с мальчиков переключиться на девочек, но это уже другая история…

https://ficbook.net/readfic/8415069

Volver (Возвращение)
Бенцони Жюльетта «Флорентийка»
Гет

PG-13

Завершён

Горячая работа!
Volver (Возвращение)

Фьора Бельтрами
автор
Пэйринг и персонажи:
Филипп де Селонже/Фьора Бельтрами, Лоренца-Мария, Филипп де Селонже, Флоран, Хатун, Леонарда
Размер:
13 страниц, 2 части
Жанры:
AU
Hurt/Comfort
Ангст
Драма
Исторические эпохи
Повседневность
Пропущенная сцена
Психология
Романтика
Предупреждения:
Нежелательная беременность
ООС
Отклонения от канона
Проблемы доверия
Психологические травмы
Серая мораль
География и этносы:
Франция
Исторические периоды и события:
XV век
Ренессанс
Средневековье
Отношения:
ER
Воссоединение
Измена
Любовь/Ненависть
От нездоровых отношений к здоровым
Примирение
Семьи
Сложные отношения
Ссоры / Конфликты
Ухудшение отношений
Свободная форма:
Бастарды
Возвращение
Прощение
Разочарования
Тропы:
Становление героя
Формат:
Повествование от первого лица
Описание:
Фьора де Селонже узнает, что на самом деле её муж не погиб на плахе, а сбежал из королевской тюрьмы. Она рвёт все отношения со своим бывшим любовником Лоренцо Медичи, прозванным Великолепным. Но, вернувшись домой, Фьора узнает, что ждёт ребёнка... А тут возможная перспектива скорого возвращения мужа из мест, не столь отдалённых... Но Фьора решила не скрываться, а самой честно сознаться во всём своему супругу...
Посвящение:
Всем поклонникам творчества Жюльетты Бенцони, моим читателям и любимому автору, так вдохновившей меня на создание фэндома по "Флорентийке".

Выражаю большую благодарность моей дорогой и любезной бете Верховная Внемировая. Благодарю Вас за то, что помогли сделать текст более удобоваримым и откликнулись на мою просьбу помочь. 💘
Примечания:
Писалось в далёком 2012 году. Или вначале года 2013. Не помню даже точно сама.

https://ficbook.net/readfic/10432073 - можно считать предысторией этого фанфика.
Публикация на других ресурсах:
Разрешено копирование текста с указанием автора/переводчика и ссылки на исходную публикацию

POV. Фьора
6 июля 2019 г., 20:30
Ливень, яростной дробью стучащий по стеклу, усугубляет моё и без того подавленное настроение. Хотя «подавленное» — мягко сказано. Я не просто подавлена, я чувствую себя так, словно из меня вытрясли душу, предварительно утыкав раскалёнными булавками сердце. Такое разбитое и угнетённое состояние, будто по мне промчалась целая конница и проехалась целая процессия повозок.

В кроватке мирно спит и тихонечко сопит мой сын. Мой Филипп… Два года уже мальчику, а он никогда не видел своего отца.

Конечно, для доблестного рыцаря и воина Филиппа де Селонже принцесса Мария Бургундская дороже, чем его собственные жена и сын, причём последний об отце только из моих рассказов перед сном знает!

Боже, сколько же я не видела своего супруга! Сколько времени прошло после той самой ночи в Нанси, дома у Николь и Жоржа Маркес, когда я практически сбежала от мужа, пригрозив разводом… Как глупо я себя повела тогда! Надо было не самой убегать от Филиппа, завернувшись в одеяло, а как раз Филиппа в одном одеяле выгонять, перед этим выкинув из окна его вещи. Пусть бы позлился, собирая все свои пожитки, под окном!

Но угроза аннулировать брак, как раз из-за того, что мой муж страстно горел желанием воевать за освобождение Бургундии и за принцессу Марию, так и осталась лишь угрозой.

Прожив в Рабодьере не столь уж долгое время, я узнала, что жду ребёнка от любимого человека… Боже, как же я была тогда счастлива!

«Теперь-то граф де Селонже точно за ум возьмётся! — думала я, торжествуя. — Или он живёт со мной и нашим сыном, или я его к ребёнку на километр не подпущу, если Филипп и дальше будет сражаться за то, чего уже нет. Мария Бургундская невеста Максимилиана Габсбургского, так что ни о какой независимости Бургундии она и не думала радеть».

Мне вспомнилась та ночь в Нанси: пылкие поцелуи и объятия, пьянящие ласки, упоительное чувство близости и единства… Да, всё произошло в ту ночь…

Мне надо было быть тактичнее, но что толку в поздних сожалениях?

Я же не обладаю даром поворачивать время вспять.

И вот король Франции Людовик XI присылает мне письмо, в котором сообщает, что он разыскал с помощью своих преданных людей моего мужа, что скоро мой супруг, мой Филипп, будет дома!

Вроде бы я должна радоваться тому, что спустя столько лет разлуки, я наконец-то увижу своего мужа, которого столько оплакивала, считая погибшим на плахе…

Но к чувству радости примешивались горечь, вина, стыд и раскаяние, страх… Как мне теперь смотреть мужу в глаза, когда у меня на руках спит моя маленькая дочка, закутанная в одеяльце, моя Лоренца-Мария, ни в чём неповинное последствие моей связи с Лоренцо Медичи? Пусть я неверная жена, прелюбодейка, адюльтерщица. Называйте меня, как угодно, но я не кукушка!

Я мать, а Лоренца — мой ребёнок! Пусть я родила её не от законного супруга, пусть она незаконнорожденная, но я не могу от неё отказаться… Нет, как бы ни была тяжела моя вина, но мой ребёнок… Причём тут моя дочь?!.. Это я виновата, это я искала утешения в объятиях Лоренцо Медичи, чтобы забыться! Спрашивайте с меня, но не с моей дочери, которая не несёт ответственности за все мои ошибки, заблуждения, все мои грехи… Она невинное дитя… Нельзя наказывать дочь за грехи матери… Нельзя…

Если так хочется, выкрикивайте обвинения и проклятия в мою сторону, бросьте в меня камень, коли сами без греха. Мне всё равно… Мне всё равно, клеймите меня распутницей, блудницей и дрянью, нареките новой Мессалиной, раз так хочется, только не трогайте мою дочь… Не заставляйте её расплачиваться за всё совершённое мной.

Люди, ведь моя дочь ещё так мала! Ей рано знать печаль жизненных тягот. Пожалуйста, обращайте свои косые и осуждающие взгляды, полные презрения, в мою сторону, но не в её!

Приникнув лбом к холодному оконному стеклу, я прижимала к себе свою дочь, напрягая зрение, и вглядывалась в темноту.

Нет, я не буду врать Филиппу, хоть это и предлагали мне сделать Леонарда, Хатун, Этьен и Перонелла, вместе с Флораном. Лжи от меня мой супруг не услышит! Я буду с ним честной, пускай даже во вред себе.

Не стану я кормить мужа враньём, будто по пути из Рима на меня напали бандиты и усмотрели в этом прекрасную возможность скрасить себе досуг, после чего я и забеременела. Или, к примеру, что меня похитили и удерживали в подвале, во время беспорядков во Флоренции, в связи с провалившимся заговором Пацци.

Я не стану изворачиваться и всячески стремиться обелить себя. Я не отрекусь от своего ребёнка. Если муж не захочет жить со мной после всего, я пойму. Я пойму это по одному его движению, выражению глаз… Если Филипп не захочет больше жить со мной, я не стану его насильно возле себя удерживать. Я люблю его, но и дочь не могу оставить. Пусть в глазах Филиппа я буду тысячу раз изменницей, предательницей и прелюбодейкой, распутницей и гадюкой, но я не брошу Лоренцу. Пусть он со мной делает, что хочет. Я и не пикну. Пусть даёт волю справедливому гневу, кричит, бьёт посуду (или меня), пусть мне голову обреет и в монастырь отошлёт, да что угодно! Я не боюсь… Мне уже ничего не страшно. Мне всё равно…

Мои невесёлые думы прервало недовольное конское ржание, доносящееся с улицы, со стороны конюшни. Я вздрогнула, вскинув голову. Лоренца тихонько заплакала. Чтобы её успокоить, я укачивала её, шептала ей на ушко умильный вздор и гладила по головке, покрытой пока что редкими тёмными волосиками. Касалась губами её маленького лобика и щёчек.

— Моя маленькая, мама с тобой, только не плачь, — прошептала я эти слова скороговоркой ребёнку. — Всё будет хорошо, не плачь… — надо же, говорю своему ребёнку то, во что не верю сама.

Но Лоренца притихла, перестав плакать. Наверно, моё волнение передаётся и ей. Поэтому она капризничала. Пелёнки у неё чистые, кормила я её пять минут назад. Да, это моя тревожность так на ребёнка действует.

— Фьора, — порог моей спальни пересекла Хатун, — Фьора, приехал твой муж…

Хоть моя верная подруга и старалась не терять самообладания, оставаться невозмутимой, но я видела, как ей это тяжело даётся.

— Хатун, не тревожься, — успокаивала я татарку, хотя сама нуждалась в словах поддержки, — всё обойдётся. Не убьёт же меня Филипп, в самом-то деле…

— Фьора, не искушай ты судьбу, — в чёрных глазах Хатун сверкали слёзы, — давай скажем мессиру Филиппу, что Лоренца не твоя дочь, а моя и Флорана.

— Нет, Хатун, я не буду врать. Тогда я упаду в глазах мужа ещё ниже… Где Филипп?

— Ох, Фьора, он в доме. Только вошёл, — качала головой Хатун, сдерживая всхлипы, — хотя бы дай мне её на руки.

— Нет, уж лучше сразу во всём признаюсь, так будет легче, — я тяжко вздохнула, крепче прижав к себе задремавшую Лоренцу. — Ну, моя милая, пойдём, — поцеловав дочь в лобик, я вышла из спальни в сопровождении Хатун и спустилась вниз.

Каждый шаг даётся мне с трудом, будто я каменею. Страх хлипкой дланью сжимает сердце. Напрасно я убеждаю себя в том, что я не боюсь и мне всё безразлично. Мой разум отказывается подчиняться.

Я боялась не столько реакции мужа на мою измену и того, что на руках я держала её последствие, сколько того, что он покинет меня, на этот раз точно навсегда. Я уже чувствовала, как у меня холодеет кровь в жилах, как подкатывает ком к горлу…

К счастью, Филипп меня пока не видел. Он был занят тем, что снимал с себя плащ и сапоги, стоя ко мне спиной и опираясь рукой о дверной косяк. Одет в серую рубашку, такого же цвета штаны и коричневую тунику, даже не прикрывающую его колени. Мокрые от дождя чёрные волосы всклочены.

Мне вдруг захотелось крепко обнять своего супруга, запустить пальцы в его мокрые густые волосы, прикоснуться губами к его губам, синим от холода…

Под светло-карими глазами тёмные круги, черты такого прекрасного и милого лица заострились, стали жёстче. Сам он похудел, цвет лица стал более бледным.

Да, тяжело ему пришлось. Я могу только догадываться, глядя на мужа, сколько испытаний выпало на его долю…

С Филиппом же были Этьен, Перонелла, Леонарда и Флоран.

Не говоря ни слова, я подошла к бледной Леонарде и уткнулась лицом ей в плечо.

— Господи, наконец-то я дома!.. — услышала я столь родной, низкий хрипловатый голос мужа, но от которого успела начать отвыкать. — Самому не верится… Что ж, я рад вас всех видеть, — Филипп был искренен, говоря эти слова, только ему было сложно выразить все свои эмоции.
Пряча дочь от мужа, я следила за ним краем глаза.

— С приездом Вас, граф, — промолвила Леонарда, поглаживая меня по спине. — Мы все рады Вашему возвращению…

— А я сам-то как рад, — за ответом Филиппа последовала добрая усмешка. — Как же мне всё надоело…

— Охотно верю, — отозвался Этьен, только я уловила в его голосе настороженность. — Добро пожаловать…

— Спасибо, — тут Филипп обернулся и остановил свой взгляд на мне. — Фьора, а ты что в стороне стоишь и молчишь, как будто чужая? Знаешь, а ведь я очень скучал по тебе…

«Господи, помоги мне быть сильной, не дай сломаться, только бы не разрыдаться при нём!» — думала я, до боли прикусив нижнюю губу и опустив голову вниз.

— Фьора, что ты там держишь? — Филипп подошёл ко мне и, слегка сжав моё плечо, развернул к себе.

Выражение радости сошло с его лица, огонь в глазах потух, крылья носа побелели, а губы что-то безмолвно шептали.

— Филипп, я всё могу объяснить, я виновата перед тобой, а не малышка, — единственное, что мне удалось выдавить из себя.

— Что?.. Как?! Фьора, какого чёрта?! — от гневного крика Филиппа проснулась и жалобно заплакала Лоренца, а я торопливо укачивала её, крепко прижимая к себе.

— Филипп, прости, я виновата!.. и очень раскаиваюсь! Правда, прошу тебя, выслушай! — отпрянув от Леонарды, я метнулась в угол, вжимаясь в него спиной и по-прежнему крепко держа в руках плачущего ребёнка, крик которого стал истошным и резал слух. — Тише, маленькая, не плачь, мама с тобой, — шептала я, прерывающимся голосом от подступивших рыданий. — Не бойся.

— Так это правда… — проговорил Филипп, беспокойно меря шагами комнату. — Всё, что о тебе говорили… Это ребёнок Лоренцо? Отвечай же!
Медленно подняв голову, я испуганно смотрела на взбешённого мужа.

— Да, это правда, — проговорила я сипло, — я не вижу смысла лгать, когда и так всё ясно…

— Филипп, только не бейте её! — Флоран подскочил к моему мужу и потянул его за руку в свою сторону. — Донна Фьора совершила неблаговидный поступок, но она раскаивается, то была минутная слабость! Она любит только Вас!

Да, Флоран, спасибо тебе за поддержку и сочувствие! Филипп прямо-таки поверил твоим словам, в мою безграничную любовь к нему, особенно с учётом того, что в моих руках маленькая дочка, доказательство моей измены, минутной слабости, как это назвал Флоран…

— Твоё желание, Флоран, выгородить её понятно, вот только мне, Фьора, слабо верится в твою любовь… — Филипп усмехнулся грустно и со злобой одновременно. — Спасибо тебе, моя милая и прекрасная супруга, за твою верность мне, которую ты не раз доказывала…

Я больше не могла это вынести! Эта злая насмешка надо мной, этот холодный и презрительный взгляд для меня был куда хуже самой грубой брани, самых жестоких побоев… Лучше бы Филипп крушил здесь всё, проклинал меня, оскорблял, но только не этот гнетущий и тяжёлый взгляд… Только не эти холодные слова!

— Спасибо, Фьора, ещё раз, за то, что как могла, хранила мне верность… — подойдя ко мне, по-прежнему сидящей в углу и прижимающей к себе изрядно уставшую от своих криков Лоренцу, Филипп присел на корточки и погладил ребёнка по головке. Затем он встал. — Я буду спать на чердаке. Видеть тебя не хочу после всего, гадюка ты подколодная, а я думал, что тебе можно верить.

— Филипп, прости, прости, — шептала я в горестном бессилии. — Я правда сожалею…

— Фьора, молчи, лучше не попадайся мне на глаза, — бросил мне Филипп, поднимаясь на второй этаж.

Всё ещё не веря в то, что всё закончилось, я поднялась с пола и ушла к себе в спальню, даже не утирая катившихся из глаз по щекам слёз.

Покормив Лоренцу, я уложила её рядом с собой на кровати. Мой сын спал. Это даже хорошо. По крайней мере, он не слышал тех криков внизу…

— Моя родная, — шептала я дочери, — не бойся, ты всегда будешь со мной. Я обещаю.

На губах спящей Лоренцы появилась улыбка. Что ей снится? Что она там видит во сне? О чём она думает?

— Фьора, ты как? — в спальню вошла Леонарда.

— Нормально, — ответила я ей уклончиво. — Всё не так плохо, как я ожидала…

— Боже мой, Фьора, я так испугалась… — пожилая дама приблизилась к кровати и села на край возле меня, поставив подсвечник на тумбочку.

— Когда Филипп увидел у тебя на руках ребёнка… До этого момента он выглядел счастливым, но потом так изменился в лице… — Леонарда погладила меня по щеке.

— Леонарда, как он там? — спросила я с тревогой и стыдом, присев рядом с бывшей наставницей и гувернанткой.

— Очень плохо, Фьора. Сидит и мёрзнет на этом чердаке, в окно смотрит и есть отказывается… Говорит, что не голоден, и подавиться не хочет.

— Господи, Леонарда, я ведь сама всё разрушила, сама всё испортила… — Встав с кровати, я порылась в шкафу, ища тёплое одеяло. Поиски увенчались успехом. — Знаешь, Леонарда, я всё-таки поднимусь на чердак.

— Фьора, я не думаю, что это хорошая идея… — Леонарда встала с кровати, взяв меня за локоть. — Твоего мужа лучше оставить сейчас одного.

— Но я не могу его оставить, Леонарда, ведь из-за меня это всё… Прошу тебя, побудь с малышкой, — сказав это, я вышла из спальни, закрыв за собой дверь.

Поднимаясь на чердак, я не могла избавиться от знобящего душу ощущения, что муж и видеть меня не захочет.

Но всё же я, держа в руках одеяло, несмело приблизилась к Филиппу, сидящему на полу по-турецки и читающему Платона при свете луны в прояснившемся ночном небе.

— Зачем пришла? — спросил он меня угрюмо, не отрываясь от чтения.

По моему телу пробежала дрожь, а сердце в груди мучительно сжалось.

— Филипп, ты почему ничего не ешь? Ведь ты проделал такой долгий и трудный путь.

— Спасибо, Фьора, но мне есть совсем не хочется.

— Пожалуйста, пойдём… — Я коснулась его плеча, но он убрал мою руку.

— Мне и на чердаке хорошо.

— Филипп, но на чердаке ведь холодно! — воскликнула я с беспокойством за него. — Принесла тебе тёплое одеяло… — пока Филипп не успел ничего возразить, накинула одеяло ему на плечи.

Он и хотел сказать мне что-то в своём резком тоне, чтобы задеть ещё больнее, но звук так и замер на его устах.

— Спасибо, Фьора, — прошептал он после короткого раздумья, схватив мою ладонь и прижимая её к своей груди, но я, потрясённая таким его поведением, резко высвободила свою руку из его руки и убежала, бросив напоследок смятенный взгляд в его сторону. — Фьора, ты куда? — доносился мне вслед вопрос. — Вернись!

Но я не вернулась. Я хотела только одного: спать! А лучше вообще не просыпаться! Но хватит мечтать.

Я вернулась к себе в комнату и юркнула в кровать, кутаясь в одеяло.

— Ну, что, Фьора? Не кричал он на тебя? — спрашивала Леонарда.

— Ты ещё спроси, не поднимал ли он на меня руку, — обронила я устало. — Я ему одеяло отнесла, а то на чердаке очень холодно.

— Фьора, как же ты и Филипп теперь жить-то будете? Ты понимаешь, что не будет между вами больше тех отношений, какие были до всего того, что произошло?

— А разве что-то было, Леонарда? — отозвалась я грустно. — Остаётся надеяться, что от былого хоть немногое осталось, за что есть смысл бороться… Если есть шанс возродить былую любовь, я его не упущу…

— Думаешь, сразу удастся вернуть любовь мужа? Ты хотя бы докажи мужу, что он может доверять тебе снова, несмотря ни на что…

— Но надежда есть, Леонарда. Он не кричал на меня, не проклинал… Поблагодарил за одеяло, а потом взял мою руку в свою, прижимая к груди… Леонарда, я не верю, что мой муж потерян для меня…

— И что ты будешь делать для возрождения былых чувств?

— Завтра, Леонарда… Я подумаю, что мне делать, завтра… — откинувшись на подушки, я забылась долгим сном.

POV. Филипп
6 июля 2019 г., 20:31
Сидя в кресле и закинув ногу на ногу, я читал Плутарха. Что поделать, невольно стал почитателем его бессмертного гения, живя уже десять с половиной месяцев под одной крышей с Фьорой, которая любит оставлять свои книги на видном месте. На столике, что рядом с креслом, стоит недопитый бокал вина и тарелка с яблоками.

Солнечные лучи, попадая с левой стороны на книгу, обеспечивают вполне хорошее освещение.

Только наслаждаться изысканным слогом и содержанием трудов автора мне не давали.

Мешал некто маленький, очень настойчивый и вредный. Лоренца-Мария или малышка Мари, видно, решила, что моя нога это игрушка! Она постоянно норовила стянуть с моей ноги тапок и лизнуть его языком. Приходилось поминутно отбирать у неё обувь. Тогда этот маленький бесёнок капризно надувал губки и хмурился, тянувшись шустрыми маленькими ручками за тапочками, столь понравившимися ей.

— Мари, угомонись, — бросаю я ей коротко, на что слышу в ответ недовольный визг. — Тапки ты не получишь. Даже не проси.

Ребёнок начинал злиться ещё больше, обхватывая меня за ногу и неловко поднимаясь с пола.

— Мари, я сказал, что ты их не получишь, и точка.

Встав с кресла и кладя Плутарха на столик, я убираю тапочки в шкаф.

— Всё, нет больше тапочек. Я их тебе не дам, потому что ты их в рот тянешь, а они грязные.

Но на неё мало действуют мои слова. Мари начинает заходиться криками, режущими мой слух, словно нож стекло.

— Господи, горе ты моё… — я взял капризничающую девочку на руки и несколько раз покружил её, что ребёнка немного позабавило. — У тебя есть много тряпичных кукол. Сдались тебе эти тапки?

Но Лоренца нахмурила свои бровки и поджала губы, недовольно глядя на меня своими огромными серыми глазами, поморщив маленький носик. Интересно, Фьора в её возрасте была такой же неуправляемой? Точно так же устраивала скандалы и капризничала, когда ей что-то запрещали?

Тут меня точно громом поразило. Я вглядывался в раскрасневшееся личико девочки, обрамлённое чёрными вьющимися волосами. Не понимаю, что питало мою скрытую неприязнь к ребёнку, ни в чём не виноватому? Да, она мне не дочь, рождена своей матерью от другого… Но что-то всё равно меня изнутри грызло и не отпускало.

Я ненавидел свою жену за то, что сам невольно толкнул её на адюльтер. Я настраивал самого себя против малышки лишь потому, что не был ей отцом. Я ощущал свою вину перед Фьорой и крохой, которую мысленно обвинял в дурных поступках её матери. Я испытывал ненависть даже к самому себе за всё, совершённое Фьорой, которая всего лишь платила мне той же монетой, что и я. Кондотьер Кампобассо, Лоренцо Медичи… Она никогда не думала головой, стремясь посильнее мне досадить. А потом разгребает последствия своих необдуманных поступков.

Пусть я и ненавидел жену, но не потерял к ней уважения. Хуже всего, что эта ненависть не вытеснила любви к ней…

Да, Фьора совершила ужасный поступок. Один раз измену можно простить, но стоит ли прощать второй раз? Наверно, если впредь такого не случится, и она раскаялась.

К тому же моя жена мне не врала. Она ничего не утаивала, не стремилась как-то себя выгородить. Фьора признала свою вину, половина тяжести которой была и на мне… Фьора не отреклась от своего ребёнка, не бросила на произвол судьбы.

»… я всё могу объяснить, я виновата перед тобой, а не малышка», — с трагичной отчётливостью и горечью прозвучал в моей голове голос Фьоры, прижимающей к себе младенца.

До сих пор перед глазами стояло её залитое слезами и напуганное лицо. Фьора предпочла сказать правду сразу, чем обманывать меня. Она не выдала Лоренцу за удочерённого подкидыша или дочку покойной родственницы. Фьора не пыталась подать всё так, будто её опоили или она подверглась насилию, чтобы выйти из всей закрученной ею истории по возможности, с минимальными последствиями для себя. Фьора очень изворотлива и умна, вполне могла такое выдумать. Сама или по настоянию близких, переживающих за неё. Фьора могла избрать путь наименьшего сопротивления, но она не опустилась до наглого вранья…

Несмотря на поступки, её было, за что уважать. Она предпочла малодушию горькую правду…

Нет, как бы Фьора ни была виновата, но она уж точно лучше множества всех тех лживых особ, оказавшихся в похожей ситуации…

Да и сам я хорош. Вспомнить хотя бы эпизод с дочкой тюремщика. Она, конечно, сама искала моего внимания, ну и мне это было на руку, поскольку я должен был использовать любую возможность сбежать из тюрьмы, куда меня великодушно отправил французский король Людовик XI.

Но возможно, что всего этого бы и не было, не гори я столь пылким желанием сражаться за независимость родной Бургундии.

Как оказалось, принцессе Марии, дочери моего покойного сюзерена герцога Карла Бургундского, свободная и независимая Бургундия была не нужна. Она стала женой принца Максимилиана Габсбургского и очень довольна своим браком.

Увы, ей не до моего стремления помочь ей вернуть власть. А что я так переживал? Всё равно принцесса Мария не смогла бы сохранить всё, что её отец создавал ценой немалых усилий, многие годы.

За что я хотел воевать, спрашивается?

Да уж, человеческая тупость трудно поддаётся лечению.

Я стоял посреди комнаты, абсолютно босой, держа на руках девочку, которая теребила меня за волосы, иногда слегка щипая за нос или щёки.

И чего я себя неприязненно настраиваю к ней? Когда Мари не показывает свой крутой нрав, доставшийся ей от матери, вместе с внешностью, то она вполне милая.

Добрая и ласковая девочка. Что удивительно, ко мне она тянулась даже больше, чем к родной матери, к Флорану или Леонарде с Хатун, к Перонелле или Этьену… Странно. Больше всего внимания ей уделяют именно они. Я же стараюсь делать вид, будто Мари для меня не существует. Чего она ко мне вечно льнёт и так негативно реагирует на любую попытку Фьоры уделить ей внимание?

Последнее Фьору очень огорчало, и она находила тысячу и одну причину винить себя в том, что дочь так ведёт себя с ней.

— Это я виновата, что Мари так меня невзлюбила, — говорила Фьора, закрывая руками лицо и всхлипывая. — Я пыталась избавиться от неё, когда только узнала… когда узнала о… Что она должна родиться… Может она это чувствует?

Мне даже было немного обидно за Фьору. Она так изменилась за то время, за эти десять с половиной месяцев! Нельзя сказать, что в лучшую сторону.

Некогда такая бодрая, сияющая, жизнерадостная… Теперь Фьора была лишь своей бледной копией. Куда исчезла её энергия, её готовность бросать вызов всему? Прежней Фьоры больше нет. Зато есть женщина с застывшей скорбью в потускневших серых глазах. Да, прежняя Фьора умерла, зато родилась другая Фьора, которая неприкаянно бродит по дому, опустив голову и не поднимая глаз. На неё даже смотреть больно…

Да и на выяснения отношений с неверной женой нет ни сил, ни желания…

Зря я тогда обозвал её гадюкой подколодной и велел больше не попадаться мне на глаза. Фьора пыталась сделать робкие шаги к примирению, но я сам оттолкнул её. Потом на чердаке, когда она принесла мне одеяло. Фьора не чужой мне человек, она моя жена и мать моего сына. Может мне следовало сперва поговорить с ней и попытаться понять, а не кидаться на неё с обвинениями? Я как раз хотел поговорить с женой тогда, на чердаке. Спокойно и без скандалов. Я хотел удержать её, но Фьора убежала, бросив напоследок взгляд, полный смятения. Вот и весь разговор с ней.

Маленькая Мари, как очевидно, посчитала забавным сейчас подёргать меня за уши, не отрывая от воспоминаний.

Она неплохо ладила с малым Филиппом. Когда он рисовал, сидя за своим маленьким столиком, она всегда вертелась рядом и норовила помочь своему старшему брату: то кистью в холст тычет, то вымажет в краске палец и этим пальцем что-нибудь подрисует. А могла вообще схватить в охапку всех своих многочисленных тряпичных кукол и покидать Филиппу на полотно.

При этом у неё был такой вид, как у человека, который просит нарисовать портрет.

— Мари, ну не делай, ты мешаешь, — Филипп отметал в сторону игрушки.

Тогда Мари начинает капризничать и топать ногами.

— Я рисую, — поясняет мой сынишка.

Какое-то время Мари сидит смирно подле устроившейся в кресле и вышивающей Фьоры, занимаясь своими куклами. Филиппа от рисования не отвлекает, но только пока…

Но потом слышно знакомый недовольный визг и усталое: «Мари, прекрати!»

Да, если уж Мари решила, что старший брат просто обязан писать портреты с её кукол, значит, от своего не отступится. Она вылитая Фьора! То же лицо, цвет волос и глаз, характер…

— Мари, — ласково говорит Фьора дочери, встав с кресла и отложив вышивку, берёт девочку на руки, — не мешай брату рисовать.

— Филипп, не вредничай. Нарисуй ты уже сестре её куклу, — подойдя к сыну и опустившись на колено, я не могу удержаться от того, чтобы не потрепать его по волосам.

— Не хочу и не буду! — упрямо возражает мальчик.

— Всё равно Мари от тебя не отстанет, — случайно брошенная мной шутка вызывает слабую улыбку на губах Фьоры, которая занята тем, что пытается угомонить свою дочь. — Ты же знаешь.

— Ладно, попробую, — соглашается ребёнок после десятисекундного раздумья. — Уговорили. Так уж и быть, — произнёс Филипп с таким видом, будто великую честь оказывает.

Я перевёл взгляд на усмехнувшуюся жену.

— Фьора, отпусти ты уже её. Сама видишь, как вырывается, — подойдя к жене, я забрал у неё девочку и усадил себе на плечо. — Мари, это что было? Почему ты маму не слушаешь? — но вместо ответа Мари слегка хлопает меня своей маленькой ручкой по лбу. — Теперь и меня бьёшь. Нет, мадемуазель, так дело не пойдёт. Иди, посмотри, что там Филипп тебе рисует, — говорю я, опустив девчушку на пол, которая тут же подползла к столу и принялась смотреть, как брат старательно срисовывает её куклу.

— Наконец-то в доме мир? — тихонько спросила Фьора, улыбаясь и прижимаясь ко мне, обхватывая руками за шею.

— Самому не верится… — мои руки обнимают её за талию. — Теперь-то мы знаем, как занять детей на весь день.

— Согласна…

Но тут раздаются истошные вопли и строгое: «Мари, положи на место!»

Оба, я и Фьора, кинулись к детям. Оказывается, Мари пыталась съесть краску! С трудом отобрали у этой маленькой упрямицы баночку. Так она ещё и кулачками по полу колотила и возмущалась!

— На тебя немного похожа, когда ты чем-то недовольна, — отпустил я ласковую шутку в адрес жены, за что она толкнула меня в плечо, тоже в шутку.

Нет, я не могу ненавидеть эту девочку и её мать… Слишком я сам не безгрешен, чтобы ещё в чём-то обвинять Фьору. Слишком я успел привязаться к Мари за эти десять с половиной месяцев.

Сейчас я сидел рядом с ней на полу, разыгрывая глупые сценки с её куклами, которые девочку очень веселили. Чего не сделаешь ради того, чтобы отвлечь ребёнка от мысли о грязных тапках, запертых в шкафу! Будь Мари постарше, её бы не занимал подобный бред в моём исполнении. Но, пока она ещё так мала, то находит это интересным и забавным. Мари хихикала, норовила отобрать у меня свои игрушки, что-то бессвязно лепетала, улыбаясь своей милой и открытой улыбкой. Во рту Мари пока не доставало половины зубов.

Она вырастет настоящей красавицей, как её мама. Только в душе живёт надежда на то, что жизнь Мари сложится удачнее. На её долю не выпадет столько, сколько выпало на долю её матери. Лишь бы Мари не наступила на её грабли…

А пока она ребёнок, основная забота которого сейчас расти, и который с боем пытается отобрать у меня игрушку.

— Мари, не будь такой жадиной, я же ещё сценку не закончил, — шутя, упрекаю я девочку, слегка потянув куклу на себя. — Мари, осторожно, ты сейчас куклу свою уничтожишь, а мама твоя старалась, когда её шила.

— Па… па-па… Дай! — в её серых глазах ясно отражалось возмущение.

От неожиданности я даже выпустил из рук куклу, которую сейчас с видом победительницы тянула в рот Мари.

Мне это сейчас показалось? Мари сказала своё первое слово или я ослышался? Я ничего не понимал.

— Что?.. Как… как ты назвала меня? — усадив Мари к себе на колени и повернув к себе лицом, я недоумевающе смотрел на неё. — Мари, ну-ка, повтори…

— Папа, — прошептала она ласково, обнимая меня.

Какие-то непонятные чувства и эмоции охватили меня… Радость от того, что Мари сказала своё первое слово. Она с такой теплотой произнесла это слово — папа… Меня не оставляла равнодушным её дочерняя нежность и безотчётное доверие ко мне. Даже стыдно, что я столько времени настраивал себя против неё. Это доброе, искреннее и невинное дитя меня любит, а я отвергал её только потому, что был в гневе на жену и за то, что я ей не отец, хотя сама кроха таковым меня считает… Нет, я не могу ненавидеть её…

Но какое-то злорадство, тёмное торжество примешивалось к тем светлым чувствам, пробудившимся во мне. Мари любит и считает своим отцом меня. Это я просыпался посреди ночи от громкого плача Мари, как и Фьора, когда у ребёнка прорезывались зубы. Я видел, как она растёт, приглядывал за ней по необходимости. Это меня, а не Лоренцо Медичи, девочка впервые назвала папой…

Она в большей степени моя дочь, чем его…

https://ficbook.net/readfic/8415021
Скелетам место в шкафу
Бенцони Жюльетта «Флорентийка»
Гет

NC-17

Завершён

Скелетам место в шкафу

Фьора Бельтрами
автор
Пэйринг и персонажи:
Бетти Марино, Фьора Бельтрами, ОЖП, Филипп де Селонже
Размер:
19 страниц, 6 частей
Жанры:
AU
Hurt/Comfort
Ангст
Дарк
Драма
Исторические эпохи
Психология
Предупреждения:
Алкоголь
Насилие
Насилие над детьми
ОЖП
ООС
Отклонения от канона
Попытка изнасилования
Преканон
Проблемы доверия
Психологические травмы
Смерть основных персонажей
Счастливый финал
Убийства
Харассмент
География и этносы:
Италия
Исторические периоды и события:
XV век
Ренессанс
Средневековье
Промежуточные направленности и жанры:
Элементы ангста
Свободная форма:
Дети
Забота / Поддержка
Предательство
Феминистские темы и мотивы
Философия
Тропы:
Семейные тайны
Формат:
Как ориджинал
Описание:
А всё ли в детстве Фьоры Бельтрами было так радостно, светло и не омрачено ничем? Какие скелеты в шкафу может хранить Фьора, ещё совсем не знающая жизни, одиннадцатилетняя девочка? Какая загадка кроется в серых глазах маленькой флорентийки, подобных зимнему небу в ненастный день? О чём она не сможет никогда и никому рассказать?
Примечания:
В данной работе резко осуждается насилие и домогательства в сторону детей, и не только в сторону детей, кстати. Участи Марино Бетти заслуживают все насильники и педофилы.
Публикация на других ресурсах:
Разрешено копирование текста с указанием автора/переводчика и ссылки на исходную публикацию

Глава 1. Под маской приличия столько двуличия (Май 1468 года, Флоренция)
6 июля 2019 г., 20:13
Приятная для уставшего слуха тишина палаццо, когда нет никого. Когда дворец на берегу реки Арно почти пуст, потому что слугам в этот день предоставили выходной за хорошую службу.
Солнечные лучи, заливая всё своим ярким светом, бросали отблески на ровную поверхность стола, за которым сидела очаровательная девочка, на вид десяти-одиннадцати лет, Фьора Бельтрами, занятая переводом отрывка из «Божественной комедии» Данте Алигьери — с итальянского языка на греческий.
Большие глаза, подобные серому зимнему небу, обрамлённые длинными и пушистыми чёрными ресницами, жадно всматривались в текст, а тоненьким пальчиком девочка водила по строчкам, иногда делая какие-то записи.
Между её надломленными и аккуратно очерченными бровями пролегала складка, когда она хмурилась.

А хмуриться было от чего. Ещё бы, две страницы переводить! Вот счастливица Хатун, маленькая рабыня-татарка и ровесница Фьоры…
В отличие от своей госпожи, она вольна гулять, когда как к ней таких требований, как к Фьоре, не предъявляли.
Леонарда предлагала Фьоре отправиться на рынок вместе с ней и Хатун, но Фьора осталась из принципа, чтобы сделать задание, данное ей учителем греческого языка, и потом быть свободной.
Как Фьору ни старались уговорить отложить перевод отрывков до вечера, девочку не переубедили. Как сама Фьора говорила, она хочет, чтобы папа по возвращению из деловой поездки в Феррару, остался доволен её поведением, в его временное отсутствие.

Отложив перо в сторону, она размяла уставшие от долгого письма пальцы. Затем подняла голову и посмотрела в открытое окно.
На дворе чудесная солнечная погода, последние дни мая. С улицы до слуха Фьоры доносились пение птиц, стук копыт с грохотом телег и повозок, радостные крики и звонкий смех играющих детей.
Дочь благородного негоцианта Франческо Бельтрами тоже хотела бы принять участие в этом празднике жизни. Но она считала, что важнее хоть раз без понуканий доставить отцу и наставнице донне Леонарде радость своим прилежанием в учении. Поэтому Фьора даже думать себе запретила о том, чтобы выйти погулять на улицу с подругой Кьярой Альбицци и её гувернанткой донной Коломбой.
— Вот было бы прекрасно, переведись эти страницы сами с итальянского на греческий! — вырвалось восклицание у девочки.
— Фьора, — порог классной комнаты юной синьорины Бельтрами переступил Марино Бетти, её крёстный. — Что же ты в такой день отличный в четырёх стенах сидишь? Пошла б, с подругами погуляла. — Мужчина подошёл к стулу, на котором сидела Фьора и, положив ладонь ей на плечо, несильно сжал его.
— Мне две страницы на греческий ещё переводить, — проговорила Фьора с досадой, — не до прогулок по городу…
— Ну, отложи ты свои уроки, развейся. Устала, наверно?

Почувствовав на своей коже горячее дыхание крёстного, Фьора вздрогнула. Рука Марино тем временем, запустив пальцы в пышные чёрные, распущенные по плечам, волосы девочки, принялась мягко массировать голову.
— Что ты делаешь? — удивилась Фьора.
— Расслабься и не нервничай так, спокойно сиди, — властные нотки послышались в голосе Марино, — это чтобы у тебя в голове кровообращение наладить. Тогда и соображать будешь быстрее, а переводить тебе, как я вижу, ещё много.
— И правда, — согласилась Фьора, расслабившись и откинувшись на спинку стула, не мешая Марино делать ей массаж головы. — Я устала. Спасибо тебе. — Губы девочки растянулись в довольной улыбке, слегка обнажая красивые и ровные беленькие зубки. — Как хорошо, — проговорила едва ли не нараспев Фьора, по-прежнему улыбаясь, и закрыв от нахлынувшего на неё тёплой волной удовольствия, свои прекрасные лучистые глаза. Чем-то Фьора напоминала довольного котёнка.
— Тебе нравится, мне дальше продолжать? — прошептал Марино в самое ухо Фьоры, переместив руки на её худенькие плечи, слегка разминая их.
— О, да, Марино, очень нравится! А где ты этому научился?
— Прочитал в одном трактате, переведённом с китайского. Довольно интересно.
— Мне дашь почитать? — сразу загорелась Фьора.
— Для тебя что угодно, Фьоретта, — поцеловав крестницу в макушку, Марино Бетти погладил её по спине, зарывшись лицом в волосы девочки, казалось, пахнущие свежескошенной травой.
Руки Марино слегка поглаживали плечи Фьоры, но когда они начали блуждать по её телу, в сознании девочки это начало обретать пугающую ясность.
— Марино, что ты делаешь? — пролепетала она, еле шевеля губами, вдруг переставшими её слушаться.
— Фьора, скажи мне, ты любишь меня, как я тебя? — Марино гладил по щеке крестницу, встав на колени напротив неё и глядя ей в глаза.
— Конечно, что за вопрос! Как папу, Хатун и Леонарду с Жанеттой… — скороговоркой проговорила Фьора, тщетно пытаясь убрать подальше от себя руки Марино. Стыд красил ярким румянцем её щёки. Фьору не покидало смутное ощущение того, что происходит нечто неправильное и отвратительное.

Но девочка укрепилась в своей мимолётной догадке окончательно, когда Марино грубым рывком ухватил её за плечи и одним движением опрокинул на письменный стол. Фьора пробовала кричать, но правая рука Марино чуть сжала ей горло, отчего крик оборвался. Своим весом крёстный придавил Фьору к деревянной поверхности стола, страстно поцеловав в шею и не обращая внимания на яростное бессильное сопротивление.
— Пусти, Марино, — умоляла девочка едва ли не навзрыд, — пожалуйста!.. — но вместо ответа крёстный с каким-то гневом впился поцелуем в её губы.
Вкус и запах алкоголя, горьковатый и терпкий, неприятно туманил голову Фьоры, плачущей от ощущения своего бессилия перед крёстным и отвращения к нему, смешанным с ненавистью.
Ненавистью ребёнка, оскорблённого в своих самых лучших чувствах; ребёнка, впервые вкусившего ядовитые плоды предательства…
Фьора пыталась вырваться, но как ей, слабеющей от изнурительной борьбы девочке, справиться с взрослым мужчиной в расцвете сил? Руки Марино словно были отлиты из стали. Но всё равно Фьора не прекращала своего бесполезного сопротивления.
Девочка обезумела от ужаса и отвращения. Наивное дитя, только вступившее в пору отрочества, перешагнув грань беззаботного детства…
Но она уже столкнулась с грубой и мерзкой изнанкой мира, принадлежащего мужчинам, и где женщина пустое место…
Столько лет любившая крёстного, почти как своего отца, и доверявшая ему, сейчас Фьора в совершенстве постигала искусство ненавидеть, не в силах противопоставить ничего яростной силе Марино, удерживающего одной своей рукой её запястья. Чьё лицо исказили неистовый гнев и желание. В своей бесконтрольной ярости он был поистине страшен.
Фьора извивалась всем телом, пытаясь освободиться от крёстного, под личиной которого скрывалось настоящее чудовище и жалкое ничтожество.
Она плакала от полного осознания обречённости своего положения и беспомощности.

Но что-то всё равно заставляло Фьору бороться и мучительно размышлять над тем, как вырваться из рук крёстного.
— Нет, Марино, пожалуйста, не надо! — выпалила Фьора на одном дыхании, чуть живая, от охватившего её ужаса, захлёбываясь слезами. — Мне страшно, я никогда не делала этого раньше, хотя мысль касательно тебя такая была… — ничуть не погнушалась Фьора этой лжи. — Со мной это впервые… — проговорила девочка прерывающимся от слёз голосом, напрягаясь всем своим телом, препятствуя вполне возможному надругательству над ним.
— Всё когда-то надо делать впервые, — Марино властно поцеловал крестницу в её солёные от слёз губы. — Нельзя каждый день чуть прижигать себе руку свечой, думая таким способом подготовиться к аутодафе. В первый раз всегда бывает неприятно и даже немного больно, но потом ты научишься получать удовольствие, если доверишься… — шептал Марино охрипшим от страсти голосом.
— Да, милый Марино, — с нежной, но фальшивой покорностью проговорила Фьора, — ты прав, я тебе верю… Ты же не причинишь мне боли? — спросила Фьора, приметив нож для заточки перьев, лежащий под развёрнутым свитком.

«Если бы только Марино не держал мне руки, тогда был бы шанс дотянуться до ножа и защититься от грязных приставаний подонка-крёстного!» — мгновенно созрел в голове Фьоры план.
— А это уже будет зависеть от тебя. Если ты будешь послушна, то тебе будет почти не больно… — Марино шептал Фьоре на ухо эти слова, удерживая за руки и чуть прикусывая за мочку уха.
Фьора лежала на столе безжизненной куклой, из которой словно вытряхнули все опилки.

«Что ж, — промелькнула вспышкой мысль в голове Фьоры, — притворюсь покорной и усыплю его бдительность. Тогда я смогу от него защититься ножом».

— О, да, мой милый Марино, я буду послушной, — подобострастно шептала Фьора, — но я даже мечтать не смела, что твоё желание мной обладать совпадёт с моим желанием тебе принадлежать…

Фьора говорила всё, что приходило ей в голову, дабы выиграть ещё немного времени и заставить Марино верить её лжи.
— Просто… — девочка нервно сглотнула. Это единственное, что свидетельствовало о её страхе, холодной и хлипкой дланью сжимающего сердце, бешено стучащее в груди. — Это всё было так неожиданно, да и обстановка… Я не хотела, чтобы всё произошло так, здесь, прямо на этом столе… О, Марино, если бы ты только мне дал знать хотя бы единым намёком, я бы сама пришла к тебе!

Фьора подставляла свои опухшие нежные губы для поцелуев; её тело выгибалось дугой, соприкасаясь с телом её крёстного, чьи горячие и сухие губы целовали её плечи и ключицу, пылающие от стыда щёки и покусанные губы.
— Только как мне ласкать тебя, если ты мне руки скрутил? — Фьора придала своему голосу нотки кокетства, улыбаясь своей ослепительной улыбкой. Глаза лукаво блестели.
Марино освободил от своей хватки руки девочки, и теперь Фьора обнимала его ими за шею, запуская в волосы свои тоненькие пальчики, но ни на минуту не ослабляла бдительности.
Руки Марино гладили внутреннюю сторону бёдер девочки. Занятый тем, что пытался заставить крестницу расслабиться, Бетти даже не замечал того, с каким вожделением тянулась к ножу худенькая и нежная ручка Фьоры.

«Убить, если понадобится, он или я! — неотступно преследовала Фьору эта мысль. — Никого не будет волновать, принуждали тебя или совратили по твоей воле, всегда всех собак и кошек вешают на женщину!»

Фьора себе не так представляла в светлых и наивных мечтах свой первый поцелуй! Она свято верила в то, что целовать со всем жаром можно только мужчину, которого любишь. Желательно, чтобы это оказался муж. Только тому, кому вручила руку и сердце, можно отдавать тело.
Фьора хотела, чтобы её первым и единственным мужчиной был муж, который любил бы только её одну!
Марино Бетти, поправший её дочернюю любовь и доверие, вызывал у неё лишь омерзение и ужас.

Нащупав ножичек, Фьора чуть ближе придвинула его к себе и схватила за рукоять. Не помня себя от страха и не осознавая до конца своих действий, она всадила нож в плечо крёстного.
Воспользовавшись тем, что Марино, дико взвыв, выпустил её, Фьора соскочила со стола на пол. Приподняв подол платья одной рукой, а другой приводя себя в порядок, Фьора уже бежала вниз по лестнице.
Прочь из этого дома, как можно дальше…
Не разбирая дороги, Фьора со всех ног бежала к Нуово Меркато.
Зарёванная и растрёпанная, с красным лицом. Одетая в сильно измятое платье, с правого плеча которого съехал рукав, и кожаные домашние туфли.

Фьоре хотелось быть как можно дальше от дома. Подальше от Марино Бетти, открывшего своё истинное лицо. Маска доброго и любящего крёстного оказалась намордником.
Человек, которого она любила, как если бы он являлся ей близким родственником, оказался предателем. Облагодетельствованный великодушным Франческо Бельтрами, Марино Бетти отплатил ему тем, что пытался изнасиловать его дочь, свою крестницу, воспользовавшись тем, что девочка была дома одна.

«Скотина, тварь! Ненавижу его! Папа ему доверял, я тоже… А он предал нас обоих!» — думала Фьора, несясь сломя голову в сторону рынка по мосту, размазывая слёзы жгучей ненависти и унижения по своему распухшему лицу.
У сердобольных прохожих были порывы утешить её и пригреть, но они не решались, поскольку сама Фьора с яростными и исступленными воплями отвергала любое проявление к ней расположения.
Девочка, выкрикивающая проклятия дурным голосом; с серыми глазами, горящими лихорадочным огнём, и вся растрёпанная; в измятом платье, рукав которого съезжал, как бы Фьора второпях его ни поправляла, оголял худое плечо… Один безумный вид Фьоры пугал тех, кому случалось встретиться ей на пути.

— Смотри, куда несёшься, коза! — прикрикнула на Фьору какая-то женщина. Крестьянка, судя по одежде. — Как на пожар летишь, честное слово! Чуть меня не сшибла!
Но Фьора лишь с громким душераздирающими рыданиями кинулась к этой женщине, прижимаясь к ней всем своим худым дрожащим телом, и обнимая.
— Эй, дитя, что с тобой? — не поняла она такого поведения Фьоры. — Что плачешь? Обидел кто? — женщина обнимала Фьору, уткнувшуюся личиком ей в блузу, ласково поглаживая ребёнка по голове и спине. — Успокойся, милая. Меня Джемма зовут, а тебя?
— Фьо… р-р… ра, — с трудом выговорила дрожащая от рыданий девочка.
— Наверно, это не моё дело, Фьора, — Джемма с какой-то даже материнской нежностью гладила растрёпанные волосы своей новой юной знакомой, — но всё же поделись со мной.
— О т-ттт-так-кк-ком на улице не говорят, — с трудом выдавила из себя девочка, — это хуже, чем очень плохо…
— Пойдём со мной. — Джемма решительно взяла за руку Фьору и повела за собой. — Не бойся, вреда я тебе не причиню. Поешь, я тебе настойку успокаивающую на травах сделаю, отдохнёшь заодно и успокоишься. Расскажи мне, что с тобой страшного стряслось. Глядишь, полегчает. Может я и помочь тебе смогу.
— Не сможете, — проговорила Фьора севшим от криков и рыданий голосом, — от такого быстро не полегчает…
Джемма примолкла. Её явно насторожил тон, которым эта девочка выделила слово «такого».
Но молчание Джеммы, по-прежнему практически тащащую потрясённую Фьору за руку, следом за собой, слишком долго не продлилось.
— Я живу на окраине города. Ты можешь меня не опасаться, потому что я лишь хочу тебе помочь… — Джемма, поймав на себе смятенно рассеянный взгляд Фьоры, которая всё ещё шла с ней под руку, старательно подбирала в уме слова, чтобы внушить ребёнку уверенность в безопасности и успокоить. — Не боишься идти, не зная, куда, с малознакомой тебе женщиной? Наверно, мне следует проводить тебя до твоего дома? Где ты живёшь?
— Только не домой, пожалуйста, не надо! — смертельно побледневшая от страха, Фьора, с силой, которой было трудно ожидать от девочки её лет и хрупкой комплекции, вцепилась в руку своей провожатой.
— С виду ты из знатной семьи, — заметила женщина. — Неужто тебя там колотят, во что я уж точно не поверю…
— Хуже, — отозвалась Фьора плаксиво затравленным голосом. — Ты и в это не поверишь…
— Придём ко мне домой, а там разберёмся. Что бы ни случилось, Фьора, самое страшное осталось позади, — попыталась добродушная Джемма хоть как-то приободрить Фьору, чтобы хоть некое подобие улыбки осветило её бледное и скорбное личико.
— Нет, Джемма, не позади. Это были ещё цветочки… Да я лучше сама себя в жертву тёмным силам на Фонтелюченте принесу, чем сейчас вернусь домой… Даже с волками мне б было сейчас безопаснее… Они бы меня просто загрызть хотели, а не обесч… — внезапно опомнившись, Фьора зажала себе рот рукой, поняв, что едва не проболталась Джемме о том, что могло бы произойти в классной комнате.
Джемма больше не делала попыток заговорить с Фьорой о случившемся.

Глава 2. Ангел-хранитель?..
6 июля 2019 г., 20:14
Приведя её к себе домой, представляющий собою уютную и опрятную хижину, Джемма первым делом накормила свою юную гостью гречневой кашей с парой яблок и напоила успокаивающим отваром на мяте, шиповнике и мелиссе с чабрецом.
Пообедав и выпив травяной отвар, Фьора понемногу пришла в себя. Её уже не колотила нервная дрожь, исчезли безумие и панический ужас во взгляде её серых глаз, некогда бледные щёки покрылись румянцем. Больше Фьора не сжималась всем телом, подобно затравленному маленькому котёнку, которого загнала в ловушку собака.
Джемма заботливо расчесала деревянным гребнем роскошные волосы девочки, пока они не уподобились по своей мягкости шёлку.
Теперь, глядя на Фьору, всё сложнее было узнать в ней того перепуганного ребёнка с застывшим ужасом в глазах, содрогающегося от рыданий.
Больше Фьора не походила на буйно помешанную.

— А теперь, — сказала Джемма, усадив Фьору на край своей кровати, сев рядом с ней, — когда ты пришла в себя, рассказывай.
— Что рассказывать? — сделала попытку Фьора уйти от больной темы, хлопая глазами и непонимающе смотря на Джемму.
— Что у тебя такого произошло дома, из-за чего ты боишься возвращаться?
— Джемма, ты мне не поверишь. — Фьора грустно усмехнулась и покачала головой.
— Ты мне тут зубы не заговаривай, а отвечай прямо.
— Ну, если ты хочешь знать всю правду…

Фьора поведала Джемме обо всём, не упуская ничего из того, что произошло с ней сегодня и почему она не желает возвращаться домой. Фьора не декламировала и не повышала голоса, даже не плакала, воскрешая в памяти пережитые события.
Своё она уже сегодня отплакала…

Ничего не предвещало беды. Синьор Бельтрами уехал по делам банка в Феррару. Леонарда, уходя на рынок, взяла себе в помощницы маленькую татарку Хатун.
Фьоре её учитель греческого дал задание перевести с итальянского языка две страницы из «Божественной комедии». Поэтому Фьора осталась дома, хоть Леонарда и Хатун звали её с собой.
Слуги в тот день получили выходной, так что Фьора осталась дома одна, как считала… ошибочно…
По крайней мере, она так думала.
Рассказывая Джемме о домогательствах Марино, воспользовавшегося отсутствием своего благодетеля и слуг с Хатун и Леонардой, Фьора ощутила, как ком в горле словно застрял. Попытки крёстного взять её силой всё ещё были слишком свежи в её памяти…

Тихий и ровный рассказ Фьоры произвёл на Джемму большее впечатление, чем выкрики и жестикуляция.
Она верила ей. Ребёнок, даже обладающий богатым воображением, нарочно такое не придумает. Будь это ложью, не столкнулась бы Фьора сегодня с Джеммой, едва не сбив её с ног, захлёбываясь слезами и дрожа всем телом. Не случилось бы с ней истерики.
Наконец Фьора закончила столь тягостное для неё повествование. Джемма оказалась права, сказав, что так девочка облегчит себе душу.
— Джемма, я боюсь, что притязания Марино могут коснуться не только меня, пока папа отсутствует и не может это пресечь, но и коснутся заведомо беспомощных… — Фьора крепче прижалась к Джемме, словно ища у неё защиты и поддержки.
— Так ты не одна в семье?
— У меня есть рабыня моего возраста, татарка Хатун, но она мне скорее за младшую сестрёнку. Я люблю её, и у меня кровь стынет, стоит подумать о том, что эта скотина Марино начнёт к ней приставать и… — доверительно поделилась Фьора с Джеммой. — В один не прекрасный день выместит на ней злость от того, что со мной не вышло ничего… Хатун даже слабее меня, от жизни только хорошее видела. Её мне как защитить?
— Может я смогу помочь. У меня есть такие яды, что человек умирает в страшных мучениях за считанные минуты и нельзя установить причину.
— Пожалуйста, дай мне его! — с жаром воскликнула Фьора, решив не упускать такой возможности.
— Ты не боишься стать убийцей и мук Ада после смерти? — испугалась Джемма. — Фьора, хорошо подумай, надо ли тебе это? Жалеть же потом будешь…
— Если смогу защитить себя и Хатун от домогательств Марино, отравив его, то не буду! Джемма, умоляю, дай мне яд!
— Только используй его очень осторожно, Фьора. Всыпь в жидкость или в еду подмешай. От посуды избавься. Руки с мылом тщательно мой. Смотри, сама случайно не забудь, в какое блюдо или питьё яд подмешивала, — предупредила Джемма Фьору. — Не передумала?

Ответом ей было мотание головы из стороны в сторону.
— Сиди здесь. — Джемма ушла в кухню и вскоре вернулась с маленьким флаконом, заткнутым пробкой, который вручила Фьоре, а девочка сразу же спрятала флакон с ядом в кошель, привязанный к поясу.
— Джемма, спасибо тебе огромное! — горячо благодарила женщину Фьора.
— Благодаришь меня за то, что я делаю из тебя малолетнюю убийцу по твоей воле? — хмуро спросила Джемма у девчушки.
— Но ты спасаешь от угрозы бесчестья меня и мою подругу, — возразила она. — Мне плевать, что после смерти буду в Аду гореть. Если такова цена благополучия для меня и Хатун, я её заплачу. Спасибо тебе за твою доброту. — Фьора обняла Джемму, не разжимая объятия несколько секунд, потом направилась к двери, открыла её и собиралась уже переступить порог, но женщина окликнула девочку по имени.
— Да? — Фьора так и замерла в дверях.
— Никому не смей рассказывать о нашем знакомстве и о том, что ты была здесь, поняла?

Фьора в ответ лишь утвердительно кивнула, прижав руку к груди. Помахав Джемме на прощание и послав воздушный поцелуй, Фьора оправилась домой, напустив на себя беззаботный вид…

Глава 5. Шесть лет спустя (Флоренция, 1475 год)
6 июля 2019 г., 20:18
Годы молитв, постов и усмирение влечений тела, отказа от роскоши и покаяний. Целых шесть лет жить, не смея поднять головы и заглянуть в глаза честным людям…
Благотворительность, забота о бедных и немощных с больными…
Фьора, как могла, искупала свой грех убийства. Девушка не жаловалась, приняв епитимью, возложенную на неё святым отцом, как благо.
Каждый божий день в течении этих шести лет, Фьора помногу часов простаивала утреннюю, дневную и вечернюю мессу. Молилась, соблюдала пост. Одевалась даже скромнее, чем её камеристка Хатун!

Себя содержала в строгости. Не позволяя себе роскоши в одежде, Фьора отказывала себе даже в любимых блюдах, сидя практически на хлебе и воде с фруктами и овощами.
Под простынью она прятала крупные камни с острыми гранями, принесённые с реки. Так вот она и спала прямо на них. Всё нежное и хрупкое тело Фьоры покрывали синяки, но девушка не подавала виду, что ей тяжело.

Франческо Бельтрами, Леонарда, Хатун, Кьяра Альбицци и Лука Торнабуони, даже Иеронима Пацци заметили произошедшую во Фьоре перемену, как внешнюю, так и внутреннюю.
Глядя на Фьору, носящую одежду, больше подходящую для монахини и переставшую подчёркивать свою красоту, её близкие были готовы бить тревогу.
Каждый раз, когда у Фьоры спрашивали, зачем она так истязает саму себя, девушка неизменно отвечала:
— Усмирение духа и плоти даже полезно для человека. У него не остаётся времени на всё суетное. Мне стало интересно, смогла бы я жить, подобно монахине — в постах, молитвах и покаяниях…

Больше всех подобные заявления из уст Фьоры пугали её близких и поклонников, всё же не теряющих надежды добиться её руки, но Фьора твёрдо говорила «нет», а Франческо Бельтрами не принуждал свою дочь к браку.
Хотя в его душе и жила робкая надежда на то, что найдётся такой мужчина, с которым бы Фьора без колебаний согласилась пойти под венец. Тогда она точно, по мнению Франческо Бельтрами, выбросит из головы эту дурь о полу монашеской жизни и смирении.
— Замуж бы её отдать, сеньор. Семнадцать лет уже Фьоре, — случайно могла обмолвиться в разговорах Леонарда.
— Надо бы, донна Леонарда, — соглашался сеньор Бельтрами, — да только она руками и ногами упрётся. Говорит, что не готова. Даже младше неё замуж выходят. Вот только это не всегда приводит к хорошему…
— Согласна. Боюсь, как бы она в таком случае не стала несчастной, как была несчастна в своём браке её настоящая мать…

Иерониму Пацци, тётушку Фьоры и кузину Франческо Бельтрами, наоборот радовала перспектива скорого ухода ненавистной племянницы в монастырь. Если, конечно, Фьора там будет жить из милости и Франческо Бельтрами не придётся отдавать монастырю приданое своей единственной дочери, на которое Иеронима давно обратила свои взыскательные взоры.

Вот только Фьора даже и не помышляла об уходе из мирской жизни. Юная и прекрасная девушка не горела желанием принять постриг в монастыре Санта-Лючия, который ей так навязчиво советовала Иеронима, якобы из лучших побуждений.
Фьора с небывалым рвением искупала свой грех, на который её толкнул своими грязными домогательствами отравленный ею крёстный Марино Бетти. Но в монастырь уходить Фьора даже и не думала, предпочитая не отказывать себе в таком удовольствии, как мозолить глаза своей «любимой и ненаглядной» тётушке Иерониме.

*************
Впервые Фьора вышла в свет после стольких лет добровольных лишений себя всяческих благ.
Сейчас, лёжа на своей кровати, задёрнутой голубым пологом, она отдыхала морально и физически после праздника, устроенного Лоренцо Великолепным.
До сих пор из головы не вылетали события сегодняшнего вечера.
Рыцарский турнир, королевой которого стала прекрасная Симонетта Веспуччи, возлюбленная Джулиано Медичи, брата Лоренцо Великолепного.
Когда-то Фьора была слепо влюблена в Джулиано. На самом деле, до того рокового дня шесть лет назад и отравления Марино Бетти, это была скорее привычка любить блистательного и красивого молодого человека. Но эту привычку она смогла в себе побороть, вырвав из сердца окончательно.
Поэтому Фьора даже питала некоторую симпатию к доброй и прекрасной златоволосой Симонетте. Вот только уход «Звезды Генуи», как прозвали Симонетту, от её супруга Марко Веспуччи Фьора не одобряла.
Но Симонетта с такой теплотой к ней относилась, считала Фьору хорошей подругой и часто приглашала к себе в гости с Кьярой Альбицци… Столь радушная, доброжелательная и простая в общении, лишённая жеманства и фальши, Симонетта…
У Фьоры духу не хватало её порицать, тем более, что сама Фьора считала себя куда более порочной.

Потом бал… Ссора Луки Торнабуони, самого настойчивого из всех неудачливых поклонников Фьоры, с бургундским посланником Филиппом де Селонже, так поразившим воображение девушки. Танец с монсеньором Лоренцо, во время которого все смотрели только на них…
До сих пор на щеках Фьоры вспыхивал румянец, словно алое пламя, когда перед её мысленным взором ярким хороводом проносились события праздника.
Девушка не могла вспоминать без смеха, как её пытались спровадить из дома на бал отец, Леонарда, Кьяра, татарка Хатун и даже слуги. Фьора согласилась только потому, что не хотела никого огорчать своим отказом, а так бы ноги её там не было.

Этот день выдался для неё очень богатым на события. Именно поэтому девушка ворочалась на кровати с боку на бок и никак не могла уснуть.
И не только потому, что у неё из головы не выходили события праздника. Так ещё и послание того дерзкого бургундца, которому необходимо поговорить с ней в церкви Санта-Тринита.

«О чём же он хочет поговорить со мной?» — думала девушка, засыпая в обнимку с подушкой.

Впервые за эти шесть лет сны Фьоры были яркие и красочные, ничем не омрачённые. Впервые ей не снились события её отрочества, не преследовали одни и те же картины: Марино, бросивший её прямо в письменный стол и придавивший к деревянной поверхности своим телом. Фьора и представить боялась, что могло произойти, не попадись ей под руку нож для заточки перьев, которым она ранила крёстного.
А потом добрая женщина Джемма, позаботившаяся о перепуганном ребёнке и готовая выслушать, сопереживающая Фьоре.
Все эти годы девушка вспоминала Джемму с чувством светлой благодарности. Джемма отдала Фьоре яд, в обмен на обещание не рассказывать про их знакомство ни одной живой душе.
Фьора сдержала слово, умалчивая о Джемме даже на исповеди.
Марино, умирающий от яда в страшных муках на глазах Фьоры, упоённо рассказывающей ему о составе этого самого яда… Потом похороны крёстного, на которые Фьора не пошла вместе со всеми, ссылаясь на дурное самочувствие.
Исповедь у священника, наложившего на девочку посильную для неё епитимью.

Фьоре впервые не приснилось прошлое, преследующее её не один год, и от которого ей всё равно не сбежать.
Во сне юная сеньорина Бельтрами вновь и вновь переживала события своего дебютного вечера в свете.
Девушку не покидало чувство, что она снова учится жить, жить по-настоящему. Словно она возвращается к жизни после долгой болезни, грозившей свести её в могилу.
Эта ночь была полна для Фьоры радостных видений…

Глава 6. Из пепла возрождённая
6 июля 2019 г., 20:19
Утром она проснулась свежей и отдохнувшей, хоть и спать легла поздно. Желание Фьоры пойти и послушать мессу никого из её близких не удивило. Франческо Бельтрами, Леонарда и Хатун давно привыкли к тому, что если Фьора и выходила куда-то из дома, то лишь в церковь или навестить бедных, чтобы раздать милостыню.
Фьора сочла нужным одеться так скромно, как она привыкла с одиннадцати лет.
Свои густые чёрные волосы Фьора не заплетала. Только попросила Хатун взять по бокам две пряди и сплести их в косу.
Немного духов, белил и нежно-розовой помады. В ушах серёжки с сапфирами, а на шее тоненькая гладкая цепочка с крестиком.
Хатун, сопровождающая свою госпожу до церкви, лишь смутно догадывалась, что Фьора подчёркивает свою красоту отнюдь не для того, чтобы обрадовать взор Всевышнего. Но молоденькая рабыня предпочитала молчать.

Уже через час, закутавшись от пронизывающего холодного ветра в плащ с капюшоном, подбитый беличьим мехом, Фьора бодрым шагом направлялась к церкви. За девушкой, неся подушечку и часослов, шла Хатун.
После того, как умерла Джамаль, мать Хатун, маленькую татарку крестили, дав ей имя Доктровея. Но окружающие как раньше звали её Хатун, так и продолжали звать.

Фьора и её спутница наконец-то пришли к церкви Санта-Тринита, являющую собой образец суровой и благородной величественной готики. Горевшее множество свечей в боковых приделах смягчали мрачное впечатление.
Огоньки свечей, будто собранные огромные яркие букеты, бросали блики на золото алтаря, освещали своды церкви, расписанные фресками Бальдовинетти.
Послышалось пение церковного хора и служба началась.
Фьора решила послушать мессу, не особо торопясь узнать, что же такого важного хотел сообщить ей бургундский рыцарь. Высокий тёмный силуэт молодого человека девушка сразу заметила, едва войдя в церковь. Граф стоял перед фресками Джованни да Понте, что во втором приделе слева от хоров. С живым интересом рыцарь, подняв голову, изучал каждую деталь великолепного скульптурного надгробия Федериги работы Луки делла Робиа.
От Фьоры, лица которой не было видно под капюшоном, не укрылось то, что бургундский капитан кидал быстрый взгляд на любого вошедшего в церковь.
Откинув капюшон, Фьора чуть заметно улыбнулась ему и опустилась на колени прямо посреди нефа, немного поодаль от остальных молящихся. Впервые девушка слушала мессу в пол-уха. Она не могла сосредоточить своё внимание на молитве, чувствуя за спиной присутствие молодого графа.
Хатун, успевшая уже порядком заскучать и вертевшая головой по сторонам, прошептала хозяйке:
— Прямо за нами стоит красивый сеньор. Госпожа, он не спускает с тебя глаз!
— Я знаю, — был еле слышный ответ Фьоры. — Он собирается с нами заговорить. Обещай никому о нём не рассказывать.
Хатун, нисколько не смущаясь святостью места, плюнула на пол и одновременно вытянула вперёд правую руку. Эту своеобразную манеру давать клятву она переняла, случайно подсмотрев у матросов с Арно.

Фьора не смогла сдержать улыбки и в ту же минуту услышала за своей спиной приглушённый смех.
В воздухе кольцами витал сладковатый дымок. Молодой дьякон с растрёпанными волосами взмахивал кадилом.
По-прежнему не вставая с колен, Фьора сделала вид, что полностью ушла в молитву.
— Я жду вас у кропильницы, — долетел до её слуха приглушённый голос Филиппа.
Фьора кивнула головой, но с места даже не сдвинулась, не в силах отказать себе в свойственном каждой женщине маленькой радости, как заставить мужчину томиться в ожидании.

Церковь к тому времени почти совсем опустела. Сторож, вооружившись гасильником на длинной ручке, затушил все свечи в высоких светильниках.
Фьора перекрестилась последий раз и встала с колен.
Медленной поступью она направилась к дверям, но затем вдруг круто развернулась и решительным шагом пошла к колонне, в тени которой её ждал молодой человек.
Едва Фьора приблизилась, Филипп схватил её за руку и увлёк за собой в самый ближайший и самый тёмный придел из всех.
— Что, эта девушка за вами всюду следует по пятам? — спросил рыцарь сухо, имея в виду Хатун, которая рассматривала фреску, что была ближе всех к выходу.
Фьора, возмущённая его тоном, силилась высвободить руку:
— Это моя рабыня Хатун. Даже не надейтесь, что я отошлю её. Она всегда должна находиться при мне.
— Рабыня? Вы так спокойно говорите об этом в церкви? Какая же вы после этого христианка?

Фьора едва не задохнулась от возмущения. По крайней мере она была к этому близка.
— Не считаю себя обязанной выслушивать ваши сентенции. Да мы к своим рабам относимся лучше, чем вы — к вашим слугам и крестьянам. Мы ими дорожим, потому что они недёшево нам обходятся!
— Вы, флорентийцы, действительно странные люди, и…
Фьора, больше не в силах сдерживать свой праведный гнев, резко оборвала собеседника:
— Хватит об этом, мессир! Вы заставили меня прийти в церковь, чтобы наши обычаи и нравы обсуждать? Я не потерплю на этот счёт никакой критики.
— Извините меня! — воскликнул он пылко. — Я не думал вас обидеть, не хотел этого. Вы позволите задать вам один вопрос?
— Смотря какой вопрос, — обронила Фьора настороженно. Прямая и гордая, девушка стояла перед графом, смело глядя ему в глаза, словно бросая вызов.
Но это лишь вызвало у Филиппа улыбку.
— У вас совершенно прозрачные глаза, — проговорил он дрогнувшим голосом, — в них можно прочесть малейшее движение вашей души…
— Вы позвали меня только затем, чтобы сообщить об этом открытии? Так что за вопрос вы хотели задать, если он действительно у вас есть?
— У меня он есть. В городе мне рассказали, что ваша мать не флорентийка, и что у себя в Бургундии она принадлежала к знатному роду.
— Я, конечно, знала, что у нас в городе языки работают быстро, но не до такой же степени! — воскликнула девушка, а щёки её заалели от возмущения. — Вы же только что приехали.
— И скоро уеду обратно, но, чтобы проникнуться к человеку интересом, много времени не требуется… А заинтересовавшись, невольно стремишься побольше о нём узнать. Я спрашиваю вас о вашей матери, потому что вы очень похожи на одного юношу, которого я знал в детстве, ещё будучи пажом графа де Шароле, впоследствии ставшего герцогом Бургундским.
— Прошу вас, продолжайте! — откликнулась девушка заинтересованно.
— В то время у монсеньора Карла оруженосцем служил очень красивый… и грустный молодой человек. Он редко улыбался, а жаль, ведь у него была такая обаятельная улыбка, совсем как у вас… Я навсегда его запомнил, только потом он куда-то исчез. Юношу звали Жан де Бревай, он происходил из знатной, но небогатой семьи. Вы мне странным образом его напоминаете. Если только девушка может быть в какой-то степени похожей на молодого человека…
— Услышав историю моей матери, вы подумали, что я его родственница?
— Совершенно верно. Именно поэтому, рискуя показаться вам нескромным, я всё же решил спросить имя вашей матери.
— Я бы назвала вам его, если бы знала сама. Мне известно только то, что мою маму звали Мария. Я родилась вне брака, наверно, мой отец не хотел ворошить воспоминаний или стремился уберечь честь семьи от пересудов. Вы разве не знали, — немного насмешливо поддела Фьора бургундского рыцаря, — что мои родители не были женаты и я, грубо говоря, незаконнорожденная? У нас на это не обращают особого внимания. Правда, мы, флорентийцы, — добавила девушка с лёгкой улыбкой, — странные люди, почти дикари…
— Не говорите глупостей! — возмутился Филипп. — Я никогда подобного не говорил и не думал так. Даже среди нашей знати рождение внебрачного ребёнка не считается большим позором, значение имеет лишь его происхождение по мужской линии. Возьмите, например, сводного брата и самого талантливого военачальника монсеньора Карла — Антуана Бургундского…
— Только почему вы говорите это таким сердитым тоном? Раз мы пришли к согласию, позвольте мне удалиться. Моей воспитательнице может показаться, что месса излишне затянулась.
— За вами так строго следят?
— Как за любой девушкой моего возраста и положения, — сухо ответила Фьора. — И я не считаю нужным обсуждать с вами эту тему.
— Я и не пытаюсь. Но умоляю, подождите немного. Я… — Он немного заколебался, что уже начало выводить Фьору из терпения.
— Если у вас есть ещё вопросы, задавайте их сейчас. Я тороплюсь.
— То, что я хотел бы вам сказать, потребовало бы долгого вступления, а вы спешите…

И не успела девушка даже опомниться, как он обнял её и поцеловал страстным, жадным и требовательным поцелуем. Но не прошло и пяти секунд, как Филипп почувствовал сильную боль в челюсти от удара кулаком Фьоры. Вскрикнув не столько от боли, сколько от неожиданности, граф схватился за пострадавшую часть своего лица, а Фьора тем временем потирала ушибленную кисть, оглядываясь по сторонам.
— С публичными девками на улице так себя вести будете, — яростно зашипела Фьора, как рассерженная кошка, — но не со мной!
— Что?.. — не сразу оценил Филипп ситуацию.
— Может быть, какая-нибудь наивная и недалёкая особа упадёт после этого в ваши объятия, но только не я!
— Фьора, вы не поняли, я… — предпринял Филипп неловкую попытку извиниться, но Фьора перебила его:
— А что я не поняла, мессир? — спросила она его с горькой и злой усмешкой в голосе. — Что, кроме как для мимолётных интрижек, я ни на что другое не гожусь? Что я дешёвка? Это вы мне хотели дать понять?
— Фьора, вы не так всё поняли…
— Да всё я прекрасно поняла! Не надо из меня дурочку делать, не надо! Я нужна вам только на время. Так, последнее приключение перед отъездом, о котором вы скоро забудете! А на меня и мои чувства вам глубоко наплевать! — выкрикнула Фьора гневно в лицо Филиппу эти обвинения. — Я считала вас другим, хорошим и порядочным человеком, но ошиблась… Вы ничем не лучше Марино Бетти! — Поняв, что невольно проговорилась, Фьора зажала себе рот рукой.
— Что ещё за Марино Бетти? — спросил он вдруг резко посуровевшим голосом.
— Не ваше дело! — грубо ответила ему девушка.
— Раз уж заикнулись, так говорите всё.
— Да что вы ко мне со своими вопросами пристали? Это не ваше дело, так что отстаньте от меня! Уж точно я не хочу об этом говорить с вами!
— Для вас это так тяжело? — спросил он девушку с искренним участием, смягчившись.
Фьора несколько раз кивнула и прильнула к нему, спрятав своё печальное лицо у него на груди, а рыцарь с какой-то неловкой нежностью гладил её по спине одной рукой, чтобы успокоить, а обнимал другой. Лишь по нервно дрожащим плечам девушки Филипп понял, что она плачет.
— Фьора, — несмело обратился он к ней, — если мои действия были оскорбительны для вас, простите… Я не смог себя сдержать, вы меня с ума свели, и я не считаю это оправданием. Фьора, пожалуйста… Я не хотел нанести вам обиду.
— Вы не виноваты, — бросила ему Фьора с горечью и сердитым упрямством, — вам откуда было знать, что у меня был негативный опыт общения со своим покойным крёстным?
— Но не станете же вы отрицать, что я виноват перед вами?
— Вы? — едко спросила Фьора, вскинув голову. — Вы пытались принудить меня силой к близости шесть лет назад, впечатав в мой письменный стол, воспользовавшись отсутствием в доме других взрослых? А мне тогда было всего одиннадцать лет… Не попадись мне в тот день нож для заточки перьев, которым я ранила Марино в плечо… — голос Фьоры сорвался и дрогнул. — Пока он вопил от боли, я успела сбежать и не появлялась дома, пока моя наставница Леонарда и подруга Хатун не вернулись с рынка… — рот Фьоры словно корёжил горький смех. — А потом я пришла ночью к Марино в спальню и угостила отравленным вином, от чего он и умер. Такая, вот, весёлая история, мессир де Селонже, — заключила отнюдь невесело Фьора, грустно усмехнувшись.
— Я могу понять вас, но почему вы ничего не сказали вашей наставнице Леонарде или отцу? Почему от них это скрыли?
— Кто бы мне поверил? Списали бы всё на слишком буйное воображение, присущее возрасту, как взрослые обычно делают — и всё. Я ещё за Хатун боялась. Марино ведь мог и на ней зло выместить от того, что со мной ничего не вышло, а Хатун гораздо слабее меня… Вот такие скелеты в шкафу может хранить девочка одиннадцати лет…
— Так вот почему я получил вашей прекрасной и нежной ручкой в челюсть… Должен заметить, удар у вас хороший.
— Правда?
— Но не повредят тренировки.
— Знаете, мессир де Селонже, я даже вам благодарна… — вдруг вырвались эти слова у Фьоры сами собой.
— Но за что же? — искренне недоумевал молодой человек, поглаживая дрожащие руки Фьоры.
— Вы первый, — после священника, разумеется, — кому я смогла поведать свою постыдную тайну, и кто не оттолкнул… не отвернулся от меня… — с чувством небывалого облегчения от многолетнего груза, Фьора смотрела прямо в глаза Филиппу и улыбалась. — Я ведь даже отцу с Леонардой, Кьяре Альбицци и Хатун боялась признаться…
— Но не побоялись признаться совершенно чужому для вас человеку, — справедливо заметил Филипп, погладив Фьору по щеке. — Почему же?
— Потому что мою тайну вы увезёте с собой, когда покинете Флоренцию. Вы не из болтливых и то, что вам доверили, не разгласите, потому что не способны предать…
— Читать чужие мысли без разрешения не очень-то вежливо, — шутя, упрекнул мужчина свою собеседницу, чем невольно заставил её улыбнуться.
— До свидания, мессир, — проговорила Фьора, высвободившись от него, — спасибо за то, что выслушали… Хатун, — обратилась девушка уже к татарке, — мы идём домой, а то нас Леонарда хватится.

Фьора и Хатун покинули церковь, а Филипп, пребывая в полном смятении, упал на колени. Над ним в слабом свете двух свечей улыбался лик какой-то святой. Не в силах собраться с мыслями, потрясённый, молодой человек не мог вспомнить, что это за святая, но машинально принялся ей молиться.
*****
Хатун шла позади и несла часослов с подушечкой. Фьора, прижимая руки к груди и улыбаясь, шла по заснеженным улицам своего родного города, ощущая приятное тепло в каждом сантиметре своего тела и какое-то непонятное чувство, смутное и не осознанное. Чувство доверия к таинственному посланнику.
Другими глазами теперь смотрела она на всё, что её окружало. Фьора восхищённо смотрела по сторонам, словно желая, чтобы наслаждение от внезапно ставшими яркими красками, которыми заиграла вновь для неё жизнь, никогда не померкло.
Фьора жадно всматривалась в синее ясное небо над её головой, подставляла довольное личико ласковым и робким солнечным лучам. По-другому она смотрела теперь на тающий под солнцем и темнеющий снег…

Советы для юных звёзд
Бенцони Жюльетта «Флорентийка»
Гет

PG-13

Завершён

17

Фьора Бельтрами
автор
Пэйринг и персонажи:
Фьора Бельтрами, Филипп де Селонже, Карл Смелый
Размер:
12 страниц, 1 часть
Жанры:
AU
Hurt/Comfort
Songfic
Повседневность
Романтика
Флафф
Предупреждения:
ООС
Отклонения от канона
Счастливый финал
Занятия и профессии:
Актеры
Исторические периоды и события:
Современность
Отношения:
Дружба
Разница в возрасте
Слоуберн
Промежуточные направленности и жанры:
Пре-гет
Сеттинг:
Съемочная площадка
Шоу-бизнес
Формат:
Как ориджинал
Описание:
Советы актёра, ставшего знаменитым и востребованным, для только ступившей на этот путь актрисы-неофитки.
https://ficbook.net/readfic/10560212 - логическое продолжение этого фанфика.
Посвящение:
Всем, кто любит книгу и эту пару
Примечания:
Немного впихнула свой любимый ОТП Филипп+Фьора в киноиндустрию. Если фэндом незнаком вам, читать можно как ориджинал. Всё равно модерн сеттинг.
Публикация на других ресурсах:
Разрешено копирование текста с указанием автора/переводчика и ссылки на исходную публикацию
https://ficbook.net/readfic/6943867

     Филипп Селонже переступил порог гостиничного номера и еле доплёлся на своих двоих до кровати, застеленной пледом леопардовой расцветки.
В ушах звенело и в голове пульсировала сумасшедшая боль, потому мужчина счёл за лучшее прилечь на кровать и закрыл глаза, обхватив голову руками.
Закончился непростой съёмочный день для Филиппа и актёрской команды, длившийся десять выматывающих морально и физически часов. Десять часов режиссёр картины мучил сцену суда над Катей Масловой и вынесения ей приговора — и всё не был доволен. То кто-то из массовки мелькал в кадре с пакетом чипсов и колой, то играющая сутенёршу Китаеву Иеронима Пацци переигрывала или несла отсебятину из-за плохой выученности текста, что доводило Карла до белого каления. Не так сильно его раздражало шибко сочувствующее Масловой выражение лица главного героя — Дмитрия Нехлюдова, которого как раз играет Филипп.
Удачно отснять удалось только с пятой попытки.

Конечно, Филиппу с подростковых лет нравился роман «Воскресение», прочитанный им по четвёртому кругу, но после трёхэтажной ругани Карла Шароле любовь Селонже к книге едва не постигла участь умереть в мучительной агонии. Разве что к приглашённой на роль Кати Масловой Фьоре Бельтрами — никому неизвестной юной студентке театрального института — у режиссёра не было никаких нареканий. Филипп отдавал должное этой приглашённой в фильм на главную роль девушке — со своими контрактными обязательствами и со своей ролью Фьора справлялась с достоинством, вкладывая душу и отдавая всю себя. Ни единой минуты Филиппу не приходилось раскаиваться, что он убедил Карла взять в фильм по роману Льва Толстого первокурсницу актёрского факультета — лишь увидев девушку на сцене учебного заведения, когда она репетировала роль Сесиль де Воланж из «Опасных связей».
Первое время Карл Шароле не хотел соглашаться брать в свой фильм какую-то неизвестную студентку восемнадцати лет от роду — брал в фильм на свой страх и риск, но, увидев, как она выкладывается на репетициях и прогонках, перестал сомневаться в правильности своего решения, принятого им под воздействием доводов Филиппа.
И Селонже, и Шароле — оба считали девушку настоящей находкой для фильма.
— Всё-таки хорошо, что я тебя послушал и пошёл договариваться о проведении кастинга также и в тот институт, — сказал Карл Филиппу. — У тебя нюх на таланты — девушка настоящее чудо!
— Нельзя не помочь ярким талантам, бездарности уж сами как-нибудь пробьются, — выразил Филипп своё мнение.
Чтобы избавить Фьору от беспокойства, как её съёмки в «Воскресении» скажутся на успеваемости в институте, Карл Шароле в компании Филиппа и отец Фьоры Франческо Бельтрами договорились с директором и учителями девушки, дабы ей засчитали все экзамены за участие в фильме. Большое везение явилось в том, что в институте Фьоры им пошли навстречу, посчитав честью для учебного заведения, что их студентка удостоилась главной роли в серьёзной кинокартине по зарубежной классике.

      Фьора пришлась ко двору с первого же дня работы над фильмом. Всегда одинаково ко всем доброжелательная и вежливая, неконфликтная, участливая и жизнерадостная, она заполучила симпатии доброй половины своих коллег и операторов с визажистами и гримёрами. Из женщин юная актриса крепко сдружилась с пожилой, но активной и обожающей жизнь гримёршей Леонардой Мерсе. Эта дама искренне привязалась к девушке и нередко звала её вместе распивать кофе с пирожными, рассказывала ей истории из своей работы в разных кинопроектах. Старательная и преданная своему любимому делу, Фьора тратила много времени на работу над ролью — учила текст и перечитывала книгу, прописывала и усердно прорабатывала внутренние монологи.
Не единожды, проходя мимо номера Фьоры, Филипп видел из-под двери полоску света, ясно говорившую о том, что девушка не ложилась спать, хоть время было далеко за полночь, и едва-едва до слуха Филиппа доносился текст разучиваемой роли. Не обходилось без того, чтобы Селонже не выговаривал ей за то, что она совсем не щадит своё здоровье. Увлекшись работой, Бельтрами могла вполне забыть о том, что вообще-то нужно поесть, что двух бутербродов и чая с утра недостаточно, за что она бывала часто распекаема режиссёром и Селонже.

Иногда девушка тихонько сидела возле Карла Шароле, наблюдая за созданием им раскадровок. Лишь изредка она позволяла себе задавать режиссёру вопросы о том, как лучше всего продумывать кадры и восхищалась его умением рисовать.
Юная Бельтрами довольно хорошо общалась со многими актёрами и персоналом, но наиболее сильную симпатию она питала к Филиппу, стараясь попадаться ему на глаза как можно чаще, радушно улыбаясь и кивая, ходила за ним как хвостик и вечно вела с ним довольно интересные беседы, которые подчас здорово поднимали настроение молодому человеку. За все дни общения и работы над фильмом Фьора умудрилась подсадить Филиппа на творчество Леонардо Бруни, стихи Боккаччо и Петрарки, благодаря ей Селонже открыл для себя стихи Лоренцо Медичи и Полициано, стараниями Фьоры Филипп научился довольно неплохо разбираться в аниме и в японской культуре с мифологией. Мужчина чувствовал себя немного задетым, потому что его собственные познания литературы эпохи Возрождения ограничивались «Божественной комедией». С огромным интересом он всегда слушал её рассуждения о творчестве Платона, Софокла и Гомера. Правда, Филипп сперва немного пребывал в лёгком шоке, что такая юная и хорошенькая девушка увлекается античными авторами, а также авторами эпохи Ренессанса.

Филипп откровенно радовался тому вниманию, которым девушка его одаривала. Нравилось видеть на её лице улыбки, предназначенные ему, нравилось слушать разговоры Фьоры о её планах на будущее открыть свою актёрскую школу для детей или про искусство эпохи Возрождения. В присутствии этой девушки Селонже ощущал, как нечто тёплое мягким комом зарождается в груди и разрастается, занимая всё больше пространства, и ему казалось, что стоит Фьоре очутиться рядом с ним — и вокруг него становится намного светлее. Представлял, как зарывается лицом в её густые чёрные волосы длиной ниже талии и обнимает стройный стан. Стоило взгляду карих глаз Филиппа встретиться с чистым взглядом серых глаз Фьоры, случайно соприкоснуться руками, как сердце в груди мужчины благоговейно билось и кровь в венах становилась горячей. Сияющие нежностью глаза цвета грозовых облаков и свет доброй улыбки запали в душу молодому человеку и теперь для него нет никакой дороги назад. Филипп сам не понимал, как всё могло так получиться за очень короткое время, но Фьора Бельтрами правда накрепко вросла ему в душу, как дерево врастает корнями в землю.

Частенько девушка прихватывала из дома заботливо приготовленные отцом вкусности, когда навещала папу, которыми угощала всю команду. За что Карл ей пенял в наполовину шутливой родительской манере: «Сама тоненькая и худенькая, что спрячься за шваброй — не найдут, а всю ораву кормишь. Сама бы получше ела — твоя героиня Катя Маслова по книге женщина с формами, так что давай, наедай себе килограммы».

Такая неунывающая, любящая жизнь во многих её проявлениях, Фьора вносила в окружающую обстановку нотки чего-то по-весеннему свежего, радостного. У девушки был какой-то талант заразить оптимизмом и расшевелить людей вокруг. Когда выпадали редкие свободные от работы над фильмом дни, Фьора сманивала всех принять участие в посиделках с гитарой на природе у костра. В один из перерывов она вообще устроила игру в покер на желания. Вот только проигравшийся в пух и прах Селонже никак не мог предположить, что Фьоре придёт в голову потребовать у него читать наизусть отрывок из «Гамлета» на языке оригинала. У синьорины Бельтрами по такому случаю даже нашлась небольшая книга с английским текстом трагедии Шекспира.
Как бы сильно Филипп ни был в натянутых отношениях с английским языком со школьной скамьи, а желание Фьоры выполнять пришлось.

Немалых трудов сегодня Филиппу стоило скрывать своё восхищение во время съёмок, чтобы оно не проступило в виде мимики на лице, при виде актёрской игры Фьоры. Написанные на девичьем лице и читаемые в ясных серых глазах обречённость и отчаяние, когда снимали сцену суда, надломленный и рвущийся голос, дрожащий от подступающих к горлу рыданий и то, как она запускала пальцы в чёрные волосы от страха перед дальнейшей участью — когда героине Фьоры выносили приговор… Даже если бы очень захотел, Филипп бы всё равно не нашёл в себе сил оторвать от юной Бельтрами взгляд.
Благодаря же гримёрному мастерству Леонарды Мерсе, для сцены суда Фьору из цветущей утончённой и нежной красотой девы превратили в исковерканную жизнью и морально изувеченную женщину, чей возраст близится к тридцати, с помощью старящего грима.

Сейчас молодой человек отстранёно рассматривал потолок номера своими карими глазами и зевал, прикрывая рот ладонью и иногда запуская пальцы в чёрные растрёпанные волосы.
Сцена судилища над Катей удалась прекрасно, посему Селонже и его коллеги могли с чистой совестью позволить себе предаваться долгожданному отдыху, что Филипп и делал.
Но в его голове по-прежнему не переставал звучать звенящий от возмущения голос режиссёра и перед мысленным взором возникало бледное и залитое слезами лицо Фьоры, в тот момент, когда её героиню приговаривали к каторге. Фьора не просто играла отведённую ей роль — она срослась со своей героиней всем существом и проживала её жизнь.
И Филипп, глядя на свою протеже, даже как-то выпал из реальности, совершенно забыв о том, что он всего лишь на съёмочной площадке.
Как ни прилагал старания, Селонже никак не удавалось отрешиться от забот и напряжения сегодняшнего дня.
Зажмурив глаза, он обнял подушку и попытался уснуть, но ему помешал стук в дверь.
— Не заперто, входите! — громко отозвался Филипп, добавив еле слышно себе под нос: — Ну кого принесло?
— Извините, месье Филипп, — послышался в дверях несмелый девичий голос, негромкий и мягкий, — я вам помешала?
— Нет, Фьора. Ничуть. Заходи. — Филипп приподнялся и сел на кровати, приветственно кивнув переступившей порог его номера девушке.
Сбросив с ног балетки, Фьора босиком прошлёпала до кровати и присела на краешек, задумчиво смотря в стену и комкая складки своего скромного бежевого платья.
Искусно сделанный Леонардой грим, превративший Фьору из лучащейся молодостью и живостью девушки в перенесшую много несчастий женщину, Фьора успела смыть со своего лица.
— Что молчишь? Как тебе твой первый съёмочный день? — доброжелательно улыбаясь Фьоре, Филипп смотрел на неё в ожидании ответа.
— Даже не знаю, как вам сказать… Страшно, непривычно, боялась всё испортить, но должна признать, что волнительно… — Фьора издала нервный смешок и сглотнула. — Оказалось не так страшно, как я себе представляла. Ещё бы месье Карл кричал поменьше, а то я постоянно изводилась, что делаю что-то не так…
— Ты-то всё сделала на совесть, Фьора. — Филипп приятельски хлопнул её по плечу. — Так-то Карл мужик не злой и с ним круто работать, вот уже десять лет с ним сотрудничаю. То, что требовательный, это есть. Это он недоволен был идиотами, которые фаст фуд в кадр проносят, и Иеронимой Пацци, которая не удосужилась по-человечески выучить текст.
— Я понимаю. Орал месье Шароле на Иерониму и массовку, а сердце в пятки от испуга бухалось у меня, — за этими словами Фьоры последовал ещё один нервный смешок и пальцы девушки крепче стиснули складки платья.
— Фьора, чего же ты так пугаешься? — Филипп сел рядом с подавленно замолчавшей Фьорой и приобнял за плечи. — Карл наш не на тебя кричал, а на эту расхлябанную тусовку. Тобой же он очень доволен и считает, что от твоего участия фильм очень выиграет. — К оттенкам участливости в голосе Филиппа прибавилась ласка.
— Конечно же, у месье Карла были веские причины быть взбешённым сегодня, — Фьора придвинулась ближе к Филиппу и склонила голову к его плечу, — только я всё равно пугаюсь, когда вблизи меня громкие крики…
— Поверь мне, Фьора, — Филипп слегка взлохматил её длинные, чёрные волнистые волосы, заполучив от девушки в награду шуточный шлепок по руке, — ты если и дальше продолжишь выкладываться на съёмочной площадке, как сегодня выложилась, режиссёр наш тебе никогда слова дурного не скажет. К тому же ты ему очень приятна и как об актрисе он о тебе высокого мнения.
— Вот поэтому я и боюсь, месье Филипп, — Фьора подняла на молодого человека свои серые глаза, в которых плескались растерянность, неуверенность, боязнь, — месье Карл и вы сами так по-доброму ко мне отнеслись, поверили в меня и благодаря вам я получила главную роль в столь серьёзной картине… — Бельтрами немного умерила свою нервозность и ласково улыбнулась мужчине. — Мне очень страшно подвести вас обоих и не оправдать вашего доверия, угробить своим дилетантством фильм…
— Ну ты выдала, Фьора, — Селонже добродушно усмехнулся, — видел я тебя на репетиции в твоём институте и в работе над фильмом. Ты и дилетантство — несовместимые понятия. Так что думать забудь о плохом, ничего ты не испортишь. Если ты в свои восемнадцать лет играешь так прекрасно, я даже не представляю, как будет лет через десять.
— Спасибо вам, месье Филипп, — исполненная признательности улыбка осветила лицо девушки, — после разговора с вами так на душе полегчало. Никогда бы не могла подумать, что мы будем партнёрами по съёмкам. Помню, я ещё в школу начальную ходила, когда посмотрела «Ромео и Джульетту» с вашим участием, где Вы Ромео играли… — мечтательные огоньки заплясали в глазах Фьоры.
— Мне тогда всего семнадцать было, — с ностальгической полуулыбкой дополнил Филипп. — Считай как ты сейчас.
— Вот с той поры вы у меня любимая знаменитость. Мне ещё очень понравилось, как вы в «Собаке на сене» Теодоро сыграли, — Фьора взяла за руку Филиппа и мягко её пожала, улыбнувшись и восхищённо на него взглянув. — Знаете, я так рада, что вы не только мой коллега по фильму, но и отличный друг…
— Раз мы с тобой друзья, то может быть, прекратишь мне уже выкать наконец-то? — губы мужчины тронула улыбка, в карих глазах заплясали лукавые огоньки. — А то неуютно.
— У меня привычка выкать. Не смогла избавиться. — Фьора пожала плечами и рассмеялась звонким смехом, игриво толкнув Филиппа в плечо, в шутку получив от него по голове подушкой, да и сама в долгу не осталась. — Буду обращаться на ты, если не нравится моё выкание.
— Это уже другой разговор.
— Филипп, я заметила кое-что. Ты выглядишь неважно. Бледный, вид измотанный. С тобой всё хорошо? — тень обеспокоенности омрачила лицо девушки.
— Да забей, — махнул рукой Филипп, — башка трещит немного.
— Так давай я к себе в номер за таблетками сгоняю? — Фьора подскочила с насиженного места, но Селонже мягко надавил ей на плечи, усадив обратно.
— Да успокойся, не бери в голову, — молодой человек похлопал её по плечу. — В твоём присутствии мне уже менее паршиво.
— Филипп, я всё понимаю, конечно. Месье Карл очень творческий человек, у него на всё своё видение и не мне обсуждать решения режиссёра, — прокашлявшись и тем самым прочистив горло, Фьора на несколько мгновений замолкла, призадумавшись. — Но мне кажется, что это очень рискованно — брать на такую сложную роль как Катя Маслова недоученную безвестную актрису. Ладно бы, мне отвели роль тургеневской Аси, Софьи Фамусовой из «Горе от ума», Ларисы Огудаловой из «Бесприданницы»… Но роль Кати Масловой пока не про меня — опыт не тот. Не думаю, что назначать меня на эту роль было хорошей идеей. Лев Толстой в гробу перевернётся…
— Лев Толстой перевернётся в гробу, если роль Кати будет играть Иеронима, прекрати на себя наговаривать, — резким тоном возразил Филипп, — раз Карл считает, что с этой ролью справишься ты, значит, так и есть. Будь ты обычная пустышка, чёрта с два бы я тебя рекомендовал Карлу в его фильм на главную роль и никогда бы он тогда тебя не утвердил. Поэтому свыкайся с тем, что тебя взяли за талант.
— Да только многие считают, что я эту роль получила за сговорчивость в постели! — выкрикнула с гневным отчаянием Фьора, серые глаза зажглись яростью. На губах проскользнула скорбная усмешка и девушка совсем невесело рассмеялась.
— Так, ну и кто эти уроды? Кто про тебя подобное говорит? — тень пробежала по лицу Филиппа, сжавшего кулаки.
— Да в интернете полно статеек с претензией на разоблачение, как мне досталась роль Кати… В Твиттер и Фейсбук спокойно зайти нельзя, аккаунт в Инстаграме вообще удалила из-за оскорблений! Везде полно дятлов, которые мусолят, в каких позах я будто бы роль отрабатывала! Нет, всё же пусть месье Карл берёт на роль Кати Масловой профессиональную актрису, а не зелёную девчонку! — из глаз Фьоры хлынули слёзы, и она закрыла лицо ладонями, чтобы их не увидел человек, уважением и добрым расположением которого она очень дорожит.
— Ты хочешь отказаться от шанса заявить о себе в мире кино из-за того, что про тебя пишут всякие одноклеточные в интернете? Ты из-за этих придурков решила свой талант похоронить? — Хоть в голосе Филиппа ясно слышались возмущённые оттенки, он крепко обнял её, гладя по голове, чтобы успокоить.
— А может, зря я вообще сюда сунулась? Сидела бы себе тихо в своём институте, играла бы Джульетту, Электру и Сесиль в экзаменационных спектаклях… — сбивчиво и едва слышно сквозь слёзы выдавила она из себя.
— Фьора, ну что ты говоришь? Будет тебе. Ну не стоят эти дегенераты из интернета твоих слёз, — шептал Филипп на ухо плачущей девушке, гладя её по спине. — Ты больше бредни дебилов читай в Фейсбуке и Твиттере.
— Если бы ещё только дебилы в интернете, — сипло проговорила Фьора и шмыгнула носом, — скоро про меня так будет вся съёмочная группа языками молоть. — Фьора, дрожа всем телом, уткнулась в грудь Селонже, сжимая тонкими пальцами ткань его майки.
— Ну и с чего им о тебе такие гадости говорить, ты мне скажи? — спокойно и мягко спросил у девушки Филипп, поглаживая её по голове и нежно перебирая пальцами угольно-чёрный шёлк её чуть взлохмаченных волос. — Никто из наших о тебе никогда так не скажет.
— Однако же у Иеронимы осведомлённости в моей интимной жизни хватает! И ей-то никогда не надоест сочинять истории о моих успехах в разных койках, ну хоть в этих бреднях у меня есть какой-то сексуальный опыт! — с язвительной обидой выкрикнула Фьора. — Что я этой мегере сделала?!
— А как ты узнала, что она про тебя слухи распускает? — осторожно поинтересовался Филипп.
— Случайно подслушала, когда в гримёрной переодевалась, — буркнула Фьора и сильнее прильнула к нему. — Оказывается, я за мою роль с тобой и с месье Карлом переспала. — Потоки слёз по-новой хлынули из глаз Фьоры, уткнувшейся снова лицом в майку Филиппа и стискивающей пальцами ткань его одежды. Молодой человек усадил к себе на колени дрожащую от рыданий Бельтрами и крепко прижал к себе, бережно гладя по спине и приникая в поцелуе к чёрной макушке. Хотел утешить девушку и дать ей уверенность, что она не одна и её душевный комфорт важен для него, что он всегда будет рядом с ней и на её стороне, что ей не придётся противостоять одной нападкам злобных и завистливых хейтеров — как в интернете, так и в реальной жизни. Шептал на ухо нечто успокаивающе-ласковое, чтобы Фьора перестала плакать, надеясь на то, что она найдёт в себе сил искренне улыбнуться. Что же до Фьоры, то она совершенно не возражала тому, что её взяли на руки и сейчас крепко прижимали к себе, гладили по спине и целовали в макушку, хотя это явно переходило грань той преданной дружбы, которая связала её с Филиппом. Фьора позволила себе наслаждаться теплом и надёжностью крепких объятий молодого мужчины. Приятное и согревающее чувство угнездилось в её сердце: что тобою искренне дорожат и что тебя никогда не бросят одну без поддержки, не оставят лицом к лицу с бедами… Когда у тебя есть человек, чья нежная привязанность к тебе никогда не обернётся изменой, предательством.

Филипп ощутил, как его волной накрыло чувство горечи и негодования, после сказанного Фьорой. Кому, как не ему — другу девушки, лучше всего известно, с какой страстной любовью она работала над фильмом, как не спала нормально по ночам в стремлении отточить до совершенства внутренние монологи и свой текст, забывала поесть. Он лично заботился о том, чтобы Фьора по ночам спала по-человечески, а не изнуряла свои мозги, и чтобы вовремя питалась. Кому, как не ему лучше знать, сколько душевных сил Фьора вкладывает в свою роль и как она переживает за успех фильма, боится ударить в грязь лицом. Известие о том, что Иеронима распускает про Фьору грязные сплетни, будто бы девушка за роль Кати Масловой переспала с ним и с Карлом, ударило Филиппа как обухом по голове, адским огнём запылала кровь в жилах от ярости и желания собственноручно придушить Иерониму. На какие-то несколько мгновений Филиппа посетила мысль, что он поступил неправильно и даже очень жестоко по отношению к Фьоре, хоть и без злого умысла, протащив её в свой мир работы в кино. Наивная, неискушённая и ранимая девушка, студентка-первокурсница — на плечах которой теперь ответственность за очень сложную психологически роль, начисто лишённая той брони — которую в своё время пришлось нарастить ему самому… Фьора, за свои юность и красоту с талантом ставшая жертвой нападок хейтеров в интернете и в реальной жизни, боящаяся сыграть своего персонажа недостаточно хорошо и мало что знающая о жизни в столь ею любимой области, неподготовленная к такой жизни… По силам ли девушке восемнадцати лет, только оставившей школьную скамью и начавшей постигать актёрское искусство, такая ноша, не раздавит ли Фьору эта тяжесть — выпавшая в столь юные годы? Но потом Филипп мысленно одёрнул себя.

«А много ли шансов пробиться в мир большого кино без протекции, без связей у дочери школьного психолога? Сколько бы лет после окончания института Фьора обивала пороги киностудий? Сколько бы прозябала в массовках, потому что на главные роли режиссёры, как правило, берут известных и раскрученных актрис? Нечего настоящему таланту пребывать в тени. Со временем Фьора морально окрепнет. А пока нужно помогать ей в этом и уберечь от моих граблей. Легче это сделать, будучи всегда с ней рядом», — такая новая и очень ободряющая мысль поселилась в голове Селонже.

— Да врежь ты этой дряни как следует, чтоб больше неповадно было! — вскипел мужчина, отпустив из объятий Фьору и слегка встряхнув её за плечи. — Ей подобные по-хорошему не понимают. Таких гадюк, если сразу на место не ставить, они потом так в жизни нагадят. Могу даже научить приёмам.
— Не хочу до уровня Иеронимы опускаться, — скривилось от брезгливости заплаканное личико Фьоры, но в опухших и покрасневших глазах зажглись ехидные искорки.
— Больно надо — руки о неё марать. Слушай, Филипп, а твой мобильный где? Позвоним месье Карлу, позовём его к нам…
— Зачем ему звонить? Он сейчас после трудного дня отсыпается, съёмки его вымотали не меньше нашего… — недоумевал Филипп.
— Устроим втроём зажигательную групповушку! — Фьора хлопнула в ладоши и прыснула со смеху, но в её смехе не было и намёка на веселье — скорее грустная злость.
— Ты это сейчас серьёзно?! Совсем кукушка сдохла, да? — Филипп сверлил Фьору суровым взглядом карих глаз из-под нахмуренных бровей.
— Ну, а что такого? — Фьора удивлённо захлопала глазами, поджав нижнюю губу. — Чтоб Иеронима хоть не зря трепалась, будто я роль Кати за секс с тобой и с Карлом получила, пусть хоть у её бредней будет реальная почва!
— Не позволяй людям в этой индустрии тебя сожрать, пусть они тобой подавятся. Я сам, как ты сейчас, был в твои годы — любой мог с грязью смешать. Но потом нарастил броню и клыки, что и тебе советую, — подал ей идею Филипп. — Иерониме повезло, что она женщина, иначе так бы и врезал.
— Её послушать, так я и роль Кати Масловой получила через постель, и на актрису меня приняли учиться в институт за секс с директором и всей приёмной комиссией! Эта тварь бы лучше над ролью работала и на съёмках пахала, а уж потом бы и бочку на меня катила! — девушка презрительно фыркнула и грустно усмехнулась. — Всю жизнь почти монашкой живу, а только сегодня узнала, что веду насыщенную половую жизнь и обслужила чуть ли не всех мэтров французского кино.
— Фьора, вот это и называется зависть. Любая актриса удавится за такую роль, а тут её отдали никому неизвестной студентке актёрского факультета — которая только на первом курсе учится. Как тут желчью не изойти? Вот Иеронима и бесится, потому что сама хотела заполучить эту роль. Но связи свёкра-продюсера Джакопо Пацци и режиссёра-мужа ничем ей не помогли, как бы они ни старались её Карлу в фильм пропихивать — только он ей в роли Кати отказал. Поэтому Иеронима распускает про тебя грязные сплетни и делает всё, чтобы тебя выжить. — Удобнее устроив Фьору на кровати и укрыв пледом, Филипп встал и проследовал на кухню.
Взял кофейную кружку, налил в неё воды из стоящего на столе графина и накапал капель восемь валерьянки, которую достал из маленького холодильника вместе с плиткой шоколада, затем с кружкой и съестным вернулся к апатично смотрящей в потолок Фьоре.
— Держи, выпей. Это валерьянка. Тебе нужно успокоиться. — Повыше усадив девушку и подложив ей под спину вторую подушку, молодой человек поднёс кружку к побледневшим губам Фьоры и придерживал, чтобы ей было удобнее пить.
Бельтрами послушно выпила всё, что было в кружке, без прекословий, после поставив посуду на тумбочку возле кровати.
— Вот и хорошо, уже лучше, — Филипп погладил лежащую поверх пледа руку Фьоры и протянул ей взятое из холодильника лакомство, — совсем забыл, что припрятал тебе шоколадку.
— Спасибо, но не хочу. Весь аппетит мне отбили сегодня, — бесцветно проронила вполголоса Фьора.
— Фьора, пожалуйста, съешь. Для тебя специально приберёг. Глядишь, настроение улучшится, — с вкрадчивой лаской уговаривал он её.
— Ну если ты так думаешь… — Бельтрами пожала плечами и нашла в себе силы чуть улыбнуться. Шоколадку она умяла без лишних возражений. Предложила сначала Филиппу разделить пополам, но он отказался.
— Прости, Филипп. Ты вымотан сегодняшними съёмками и хотел отдохнуть, а тут заявилась я и нагрузила тебя своими проблемами. Просто так обидно… Я столько над своей ролью работаю, стараюсь… А в награду получила ушат дерьма… — виновато проговорила Фьора.
— Всё в порядке. Тебе было нужно выговориться, друзья для поддержки и нужны, — заверил её Филипп. — На будущее, Фьора. О тебе всю твою актёрскую карьеру будут раздувать слухи. Поэтому не принимай близко к сердцу то, что можно послать в пекло. Даже думать забудь о том, чтобы похерить своё будущее в кино из-за этой гадины. Ты что её бред так серьёзно воспринимаешь, будто это конвенция ООН какая-то?
— Этак мне никаких нервов не хватит… Ну нафиг, к чёрту всё… — Бельтрами повернулась на бок лицом к Филиппу и тяжело вздохнула. — Завтра же пойду к Карлу и попрошу у него прощения, уйду из фильма… А то свихнусь. Пусть Иеронима подавится этой ролью…
— Ну и долго думала, прежде, чем это сморозить? Из фильма она уходить собралась, ага. Только через мой труп. — Филипп скрестил руки на груди и смерил Фьору строгим взглядом. — Хочешь Иерониме эту роль отдать? Позволишь ей тебя выжить? Русскую классику не любишь и Карлу инсульта желаешь?
— Я очень уважаю и ценю месье Карла, он всегда так добр ко мне, не сказал ни одного дурного слова, — Фьорины глаза заискрились благодарностью, — но как мне работать в такой ядовитой атмосфере? Будет только лучше, если вместо меня пригласят профессиональную актрису…
— А теперь послушай меня. Избавься навсегда от мысли отказаться от роли из-за того, что про тебя мелет помойным языком эта Иеронима, — заявил Филипп с непреклонной решительностью, не сводя с Фьоры серьёзного и пристального взгляда. — На все её бредни о тебе всегда реагируй гордо поднятым средним пальцем. Эта роль — твой карьерный лифт в мир кино, так что не твори глупости. Ты ведь такая талантливая, сильная, не обиженная красотой и умом, — рука мужчины мягко легла на плечо немало поражённой Фьоры и бережно сжала его. — Раз мечтаешь сниматься в кино и открыть свою актёрскую школу, так занимайся делом, которое ты так любишь, не позволяй завистливым кретинкам вроде Иеронимы лишать тебя твоей мечты. Её мнение о тебе без раздумий посылай в топку вместе с ней. Перед тобой открыто прекрасное будущее в кинематографе, если ты сама, конечно, всё не испортишь уходом из фильма. Выпал тебе шанс — используй его вовсю.
— Всё же ты прав на все сто, Филипп. Мне и правда нельзя уходить из фильма, — проговорила задумчиво Фьора после короткого раздумья, взяв руку мужчины в свои руки, — у меня нет морального права так плюнуть в душу месье Карлу, который сердечно ко мне отнёсся, мне нельзя обмануть его надежды на меня. По отношению к нему это будет несправедливо.
— Ну вот, совсем другой разговор. Ты молодец и рассудила правильно, — одобрительно высказал свое мнение Селонже. — Хорошо, что опомнилась раньше, чем успела сглупить.
— Но всё равно меня грызёт мысль, что я испорчу фильм своим участием, — доверительно поделилась Фьора со своим другом, — я чувствую себя так, словно меня бросили в штормящее море, едва научив плавать…
— Гони подальше эти сомнения, Фьора. Я верю, что ты справишься, причём справишься отлично. То, что пока нет опыта съёмок в кино — не беда. У тебя есть талант и усердие, — бережно он сжал руку Фьоры в своей. — Мне вообще мой персонаж Дмитрий Нехлюдов как человек не нравится — он обычная лицемерная сволочь, но всё же стараюсь его играть достойно.
— Спасибо тебе, Филипп. Ты и месье Карл так часто мне говорите, как я талантлива, что скоро сама в это поверю, — Фьора тепло улыбнулась молодому человеку, серебристо-серые глаза зажглись искренним весельем. — Правда, мои нервы не настолько крепкие, как твои. Может, дашь совет, как мне сделать так, чтобы киношное закулисье меня в труху не перемололо?
— Значит так, учись, пока я жив. Если ты захотела стать знаменитой звездой и если, не дай бог, ты ещё очень молода, заучи краткий курс молодого бойца, чтобы уберечься от участи потерять лицо. Не знаю, поможет ли это тебе, но вот мне помогло не слететь с катушек, — пропитался голос Филиппа грустью, — к чёрту старания остаться чистым в грязи. Ум, честь и совесть можно задвинуть подальше. Бельё на народ выноси погрязнее, про личную жизнь можно забыть сразу, как и про покой — всем кому не лень, будет интересно, что ты ешь и с кем спишь, да и тупая толпа озабоченных придурков кого угодно задолбает. Купи ещё акваланг для заплывов в дерьме — пригодится. Если не утонешь — будешь жива и по возможности скажи мне спасибо. И самое главное, алкоголь и наркотики обходи десятой дорогой, иначе они тебя убьют. Не имей дела с тем, что пахнет бухлом и наркотой — они сгубили не одну прекрасно начавшуюся карьеру. Ряд безмозглых критиканов, и рой фанатов, жаждущих растащить тебя на сувениры… С одной стороны, нафиг такое счастье, но с другой — вносишь вклад в искусство, способное менять к лучшему умы людей, когда у тебя есть по-настоящему любящие и верные тебе поклонники — стремящиеся не пропустить ни один фильм с твоим участием. И уже как-то перестаёшь сожалеть, что выбрал актёрскую стезю.
— Да, осознание, что вносишь свой вклад в искусство способно перекрыть всё плохое и вселяет бодрость, — согласилась Фьора, — но неужели нет способа добиться известности, славы и признания без того, чтобы не поступаться своими принципами, не скрывать лица под маской?
— Всё это, конечно, возможно, — Филипп с сожалением вздохнул, — но очень нелегко. Будешь со всеми искренней и чистосердечной — тебя просто сожрут и костями не подавятся. Сам убеждался. Так что наращивай моральную броню и избавляйся от наивности.
— Насчёт наивности в точку. Мне и впрямь нужно эту черту в себе исправить. Но я не стану двуличной и скользкой, не переступлю через принципы, — в глазах Фьоры, согласившейся с другом, сверкнул огонь решимости. — Ах, точно! Забыла тебе кое-что рассказать…
— Достойное стремление, — произнёс мужчина с уважением, но тут же насторожился: — что ты забыла сказать?
— Сегодня после съёмок со мной говорил владелец киностудии «Pegas Film» и режиссёр Родриго Борджиа, предлагал после окончания работы над «Воскресением» сняться в его фильме «Грозовой перевал». В роли Кэтрин Эрншо.
— Родриго Борджиа? — выдавил из себя с омерзением и смертельно побледнел Филипп, а ладони его сжались в кулаки. — Ты сказала — Родриго Борджиа?! Даже думать об этом забудь, Фьора! — его кулак стукнул по кровати. — Пусть к чертям катится!
— Ты чего так кричишь? Почему так всполошился? — не понимала Фьора, немного напуганная таким поведением Филиппа, гадая, почему одно только упоминание Родриго Борджиа вызвало у молодого мужчины такой эмоциональный взрыв.
— Не вздумай соглашаться на это предложение! Потому что я сам в десять лет пробовался к нему в фильм на роль Тома Сойера… — Селонже мстительно сжал пальцами леопардовый плед. — Прослушивание я прошёл удачно, меня утвердили на роль Тома… Я радовался тому, что мне выпала роль любимого литературного героя. Пока однажды Родриго не позвал меня к себе в кабинет и не прижал к стене, не начал запускать руки мне под майку и в штаны. Семнадцать лет прошло, а до сих пор трясёт, как вспомню… До сих пор не понимаю, как мне в тот день удалось от него отбиться и убежать — наверно, каким-то чудом.
— Что?! Вот же скотина! Извращенец грёбаный! — сорвалось с губ пришедшей в ярость и сильно потрясённой Фьоры, чьи глаза загорелись недобрым огнём и потемнели. — Педофил ублюдочный!
— Я не хотел тебе про это рассказывать, — Филипп пару раз кашлянул, чтобы скрыть нервозность, — но должен был. Не мог допустить, чтобы ты вляпалась в это дерьмо. Я обещал твоему отцу месье Франческо приглядывать за тобой, чтобы ты не попала в дурную историю, и сдержу обещание.
— Спасибо, что предостерёг меня и что посчитал достойной твоего доверия, раз поделился таким… — Фьора подобралась поближе к нахмуренному Филиппу и обняла его со спины за шею. — Я твоя подруга и на твоей стороне. Только хочу спросить — почему ты не рассказал про этот жуткий случай родителям, почему на него не заявили? Домогаться ребёнка — это же статья и решётки на окнах…
— Статья, конечно же. Но я боялся, если скажу отцу с матерью, что они заявят в полицию, нам никто не поверит и мою же семью выставят лжецами, которые «задумали срубить деньги на секс-скандале». К тому же я боялся, что этот выродок изгадит всю карьеру в кино моим родителям.
— Я поражаюсь, как таких подонков земля носит, — Фьора положила голову на плечо Филиппа, — надеюсь, он сдохнет от онкологии в страшных муках!
— Так ты думаешь, я один такой, к кому он приставал? Ошибаешься. Ты должна помнить Катрин Монсальви, которая со мной в «Собаке на сене» в роли Дианы снималась.
— Как же её не помнить! Конечно, я про неё знаю! — с энтузиазмом воскликнула Фьора. — Потрясающе красивая и талантливая! Самая любимая из наших французских актрис у меня!
— Родриго её как-то звал в фильм «Госпожа Бовари» на роль Эммы. Катрин с радостью за предложение ухватилась. Родриго пригласил её в гостиницу обсудить условия работы в фильме. Катрин — наивная душа! — согласилась. В этом чёртовом гостиничном номере, куда Борджиа Катрин заманил, он попытался её изнасиловать, ей чудом удалось отбиться и сбежать. Администратор и приехавший за Катрин муж — Арно — еле смогли её успокоить. Арно даже Родриго морду расквасил, за что его на месяц к общественным работам припахали. До сих пор жалею, что не сказал про домогательства Родриго родителям и мы не заявили в полицию. Жутко от мысли, что на моём с Катрин месте могли быть другие женщины и дети…
— Я никогда бы не могла подумать, что Родриго такая мразь, не узнай этого от тебя. Мне жаль, что ты и Катрин это пережили, — с грустью промолвила Фьора, прикоснувшись губами к макушке Селонже.
— Пообещай мне одну вещь, — Филипп мягко отстранил Фьору от себя и развернулся к ней лицом, глядя ей в глаза полным серьёзности взглядом, — ты будешь держаться от Родриго Борджиа как можно дальше. Обещай мне не иметь с ним никаких дел, потому что я серьёзно опасаюсь за твоё благополучие.
— Обещаю держаться от него подальше и посылать этого паскудника в пешее эротическое турне вместе с его предложениями! — чистосердечно воскликнула Фьора, приложив к груди правую руку.
— И правильно сделаешь, Фьора.
— Может, заляжем и посмотрим вместе киношку?
— Выбирай фильм, — откликнулся Филипп достал из-под кровати ноутбук, поставив его на кровать, открыв крышку и кликнув на значок браузера «Гугл».
— «Тайна Коко», — назвала Фьора, а Филипп быстро напечатал название на клавиатуре.
Кликнув на первый высветившийся на странице сайт, Филипп включил мультфильм.
— А давай петь дуэтом «Хуаниту»* без цензуры? — предложила Фьора, улыбаясь во все тридцать два, глаза её лукаво поблёскивали.
— Ты во что втягиваешь меня, женщина? — деланно возмутился Филипп, приятельски и несильно толкнув в плечо девушку, засмеявшуюся звонким смехом. — Ты пока смотри фильм, а я выйду на пять минут.
— Зачем? Куда тебе надо? — полюбопытствовала Фьора.
— Покурить на улицу.
— Ты же не куришь, — с недоверчивой иронией Фьора сощурила глаза.
— После сегодняшнего, наверно, начну, — отшутился Филипп, напоследок потрепав по волосам Фьору и ловко избегнув участи получить от неё в шутку по рукам. Дойдя до входной двери своего номера, присел на пуфик и обул кеды, после выйдя в длинный гостиничный коридор и закрыв дверь.
Проходя мимо ряда дверей номеров, Филипп остановился возле двери в конце коридора и постучался. Какое-то время молодой человек стоял под дверью и ждал, когда ему откроют, но, не дождавшись, постучал снова. В этот раз попытка не была бесплодной, потому что за дверью Селонже услышал шаги и какую-то возню. Послышался звук повернувшегося в замке ключа, и открылась дверь, в проёме которой показалась фигура зрелого мужчины в белой рубашке и деловых чёрных брюках, с босыми ногами, красивым аристократичным лицом, спускающимися до плеч тёмными волосами и чёрными глазами, глядящими властно. Правда, выглядел он заспанным и недовольным.
— Вот чего ради тебя принесло, Филипп? — буркнул разбуженный, хмуро сверля взглядом своего визитёра. — Французским по белому же сказал, чтоб меня не будили и дали поспать.
— Извини, Карл, уж пришлось тебя потревожить. Без этого было нельзя, — извинился Филипп. — Возникли немалые проблемы…
— Поспал, называется, — обронил Карл Шароле сердито себе под нос, — что ещё за проблемы?
— Я только что разговаривал с Фьорой и настроение её было далёким от радужного. Она обмолвилась при мне о том, что собирается уйти из фильма. Ты что-нибудь знал об этом? — не стал Селонже терять время на отвлечённые разговоры. — Говорила, что она для роли Кати недостаточно хорошая актриса и что лучше тебе подыскать кого-то более профессиональную и известную. Но мне удалось отговорить её от этого решения.
— Какого чёрта Фьора из фильма уходить собралась? Да через мой труп она уйдёт, у неё контракт со мной на четырнадцать месяцев. А кого я вместо неё брать должен, по-твоему?! Эту Иерониму, которая нормально текст выучить не в состоянии, переигрывает и на связях свёкра с мужем выезжает? Так что ли?! — взыграло в режиссёре возмущение. — Разве я плохо с ней обращался, что Фьора уйти вздумала? Хоть раз я на неё наорал или оскорбил?
— Про тебя как раз Фьора отзывалась очень хорошо и тепло, ценит тебя и уважает. Дело в том, что Фьора наткнулась в интернете на оскорбительные статьи, в которых писалось, как якобы она получила роль за «заслуги в постели» и словила кучу оскорблений в Инстаграме, что даже аккаунт удалила. Да ещё ей довелось подслушать, как Иеронима Пацци распускала про неё сплетни, будто бы Фьору утвердили на роль Кати Масловой за то, что она переспала с тобой и со мной, с Бельтрами едва истерика не случилась, — озвучил Филипп причину, по которой в голову Фьоры пришла мысль уйти из фильма.
— Что?! Так Иеронима, оказывается, про Фьору грязные слухи распускает! Не потерплю такого на моей съёмочной площадке, вообще её к чертям собачьим уволю! — запылали бешенством глаза Карла. — Работать над ролью — не работает, мнит из себя какую-то хренову королеву, да ещё подлости проворачивает! Нет, пусть катится! Как Фьора сейчас? — спросил Шароле, понемногу успокоившись.
— Сейчас Фьора в порядке. Поначалу рыдала, я её валерьянкой напоил — она и пришла в себя. Бредовую идею уйти из фильма выбросила из головы.
— Вот и отлично, — Карл положил сильную и крупную ладонь на плечо Филиппа, — она же сейчас у тебя в номере, выходит…
— Ну да, мы залегли фильмы смотреть.
— О, так ваш родившийся на съёмках роман идёт на лад! — Карл добродушно рассмеялся и хлопнул по спине Филиппа. — Ну и дела, здорово, конечно. Фьора девушка очень хорошая, искренняя и добрая. Главное, что ей нравишься ты сам, а не твоя известность.
— Ты что вообще городишь! Мы с ней просто очень хорошие друзья и нам нравится проводить вместе время, только и всего! — вспыхнул Селонже, против своей воли покраснев до корней чёрных волос.
— Ну да, ну да, — ехидно усмехнулся Шароле, — настолько хорошие друзья, что после выхода фильма «Воскресение» шипперить** будут не только ваших персонажей, но и вас самих.
— Карл, реально, прекрати! Мы с Фьорой вполне довольны оба тем, что есть, она моя очень хорошая подруга — и все! — начинало закипать в Филиппе раздражение от подобного вмешательства друга и наставника в его отношения с Фьорой.
— Не смеши мои тапки, ага, как же, — по-доброму ироничная усмешка вырвалась у Карла, — подруга она твоя. Рассказывай мне сказки. Ты же смотришь на неё как Джон Сноу на Дейнерис в последней серии седьмого сезона.
— Пожалуйста, избавь меня от этих отсылок к поп-культуре, — проронил Селонже устало и прислонился к стене, сползая по ней на пол. — Похоже, ты сам начал шипперить меня и Фьору, не дожидаясь поклонников.
— Как будто это что-то плохое, — довольно заявил Карл и присел рядом с Филиппом. — Ладно, можешь не отпираться. Тебе нравится Фьора. Ещё бы — умная, интересная и талантливая девушка, к тому же с добрым характером и очень красивая.
— Да, всё так и есть. Чего уж лукавить… Нравится она мне, даже очень, в душу запала. Доволен? — устало признал Филипп, явно проиграв в споре режиссёру, но его посетило приятное чувство свободы и облегчения от того, что он набрался смелости озвучить.
— Доволен — что ты перестал врать себе, неся бред, что у тебя к ней только дружба. Раз она так тебе запала, то скажи ей напрямик. Чего тупите-то оба — что ты, что Фьора?
— Если и скажу ей, то не сейчас. Нет желания, чтобы Фьора неверно поняла и подумала, будто кроме красивых фигуры и лица, меня в ней ничего не привлекает, потому что это не так.
— Делай, как знаешь. В конце концов, это ты и Фьора маетесь, а не я, — уступил Карл. — Только не тяните, а то пока оба осмелеете, белые ходоки будут шастать по улицам.
— Просил же без отсылок к поп-культуре, — по-доброму засмеялся молодой мужчина. — А что будешь делать с этой Иеронимой? То, что она про Фьору всякие скабрезности мелет, нельзя оставлять так.
— Конечно же, нельзя. С Иеронимой я разберусь лично, — пообещал Карл. — Не поймёт по-хорошему и продолжит распускать о Фьоре сальные сплетни — выгоню её из фильма. Поскольку отсняли только первую сцену с судом над Масловой, вырезать Иерониму из материала и переснять моменты с участием другой актрисы проблем не составит. Мне дрязги и кривотолки ни на кой-чёрта не сдались. Хочу, знаешь ли, работать в здоровой обстановке без закулисной грызни.
— Спасибо тебе, что принял сторону Фьоры, — Филипп переглянулся с режиссёром и благодарно улыбнулся ему, — пока она слабо уверена в своих силах, ей как никогда нужна поддержка и надёжные люди рядом. Одну противостоять нападкам тупого быдло-хейтерятника и этой стервы Иеронимы я её не оставлю.

Примечания:
*"Хуанита" - песенка, которую персонаж мультфильма "Тайна Коко" пел своему другу и в которой мелькает взрослая шутка, не предназначенная для детской аудитории, потому и завуалированная самим персонажем.
**Шипперить - сводить вместе в виде написания фанфиков/рисования артов или только в воображении каких-либо персонажей.